Няня для дочки миллионера

Владимир в любом случае отец Ксюши. Родитель — это ведь не тот, кто в зачатии участвовал, а тот, кто любил, воспитывал и заботился о ребёнке. Меня удивляют истории, в которых большое внимание уделяется кровному родству. Не так давно на эту тему высказывалась моя мама. Она считает, что приёмных детей невозможно любить. Мне было тяжело это слышать. Из-за своего бесплодия я всё чаще задумываюсь об усыновлении.

Конечно, прямо сейчас в детский дом я бежать не намерена. Для начала нужно пройти ещё одно полное обследование, возможно, в нескольких клиниках, чтобы подтвердить диагноз. Затем устроиться на хорошую работу, встретить человека, которого я смогу полюбить и который примет меня со всеми недостатками. И лишь потом думать о приёмном ребёнке.

У Владимира есть дочь, которая его обожает, а он ей врёт, чтобы взять образец ДНК. Бр-р-р, не хочу даже вспоминать об этом!

На кухне уже трудится Елена Леонидовна. Сажусь за огромный стол, упираюсь в него локтями и смотрю куда-то перед собой.

— Доброе утро, — выдавливаю из себя.

— По твоему виду не скажешь, что оно доброе.

— Да так, — машу рукой. — Не с той ноги встала, наверное.

— Конечно, — недоверчиво произносит Елена Леонидовна. Её лицо преображается, на губах появляется улыбка: — Доброе утро, Владимир.

Я в таком убитом состоянии нахожусь, что даже здороваться с Громовым не хочу. Злюсь на него, только сама не знаю, за что. Он ничего ужасного не сделал, его поступок можно принять и оправдать. Странно, что меня это так задело.

Молчу. Не поднимаю голову, тупо разглядываю чашку с налитым кофе.

— Доброе утро, Виктория, — говорит Владимир.

— И вам, — бормочу я.

— Ксюше пора вставать.

— Угу. Сейчас кофе допью и пойду её будить.

— Елена Леонидовна, оставьте нас, — командует Громов.

Когда шаги стихают, я перестаю вредничать и вскидываю голову. Смотрю Владимиру прямо в глаза. От его цепкого взгляда холодеют ступни, но я виду не подаю, что мне неприятен наш зрительный контакт. Это похоже на битву двух противоположностей. Я проявляю все эмоции, уверена, в моих глазах можно прочесть то, что у меня творится на душе. Владимир же предельно спокоен. В его темных омутах всё та же глухая тишина, что и вчера.

— Вы что-то хотели, Владимир Романович?

— Я должен знать, что Ксюша мне родная, — чеканит Громов.

— Окей. Ваше право.

— Ты бы смогла жить, не зная, своего ты ребёнка воспитываешь или чужого?

— Да, — не задумываясь, отвечаю я.

— В тебе говорит максимализм.

— Нет. Если у меня есть ребёнок и я очень сильно его люблю, воспитываю уже несколько лет и жизни без него не представляю, то, конечно же, он — мой. И тест ДНК ничего не изменит.

— Мне твоя позиция не близка.

— Ваше право, — снова повторяю я.

Мой голос ровный и спокойный, а сердце бьётся так быстро, что, боюсь, оно вот-вот из груди выскочит. Я поднимаюсь, беру чашку кофе и выливаю напиток в раковину. Делаю всё, чтобы не смотреть на Владимира. Пусть уйдёт уже на работу!

Слышу звук отодвигаемого стула. Мужские шаги. Давящая энергетика и терпкий хвойный аромат. Чувствую, что Владимир совсем близко. Мы почти касаемся друг друга. Его дыхание в моих волосах, его рука на столешнице, рядом с моей ладонью.

До боли кусаю губы. Жмурюсь, перед закрытыми глазами расплываются цветные круги. Я слишком слабая наедине с Громовым. Не могу себя контролировать. Сдаюсь.

Он упирается лбом в моё плечо, тяжело дышит. Его ладонь накрывает мою. Мучительное удовольствие концентрируется в груди, в солнечном сплетении тугой узел закручивается, и сделать глубокий вдох — сродни испытанию. Владимир ничего больше не делает, но для меня эта близость значимее и важнее всего, что было до этого.

Он словно признал своё поражение. Не напал с поцелуями, не подавил своей силой, хотя, конечно же, мог. Владимир проводит носом по моей шее, касается волос. Наши пальцы переплетаются. Я откидываю голову ему на плечо. Он крепко обнимает меня за талию, вжимает в своё твёрдое тело. Я всхлипываю.

— Когда будут результаты теста? — намеренно разрушаю очарование этого момента. Громов сейчас уязвим, вдруг я смогу до него достучаться? Надо попробовать. А близость, поцелуи — это всё подождёт. Он ведь на работу спешит, а мне Ксюшу будить надо.

— Сегодня вечером, — хрипло отвечает Владимир. Убирает руку с моей талии, вздыхает.

— Быстро так.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— За деньги можно всё ускорить.

— Наверное… Вы можете просто не смотреть результаты. Забыть обо всём этом.

— А потом всю жизнь задаваться вопросом, правильно ли я поступил?

Владимир отходит от меня. Опираюсь руками о столешницу, перевожу дыхание. Голова кружится, но в целом я мыслю вполне здраво.

— Что изменит этот тест? Вы любите Ксюшу, она любит вас. Это самое главное. А кровное родство — ну что в нём такого важного? Мой племянник, например, обожает своего папу, а тому плевать на собственного сына, хотя он биологический отец. Или на Каролину взгляните: она — родная мать, но разве она себя так ведёт? Ни любви, ни принятия, ни человеческого отношения к дочке.