Няня для дочки миллионера

— Вов, прости, что я наговорила тебе всякого в нашу последнюю встречу… Я правда не хотела, чтобы ты знал.

— Не верю. Ты могла это скрыть, однако проболталась почему-то. Тебе полегчало хоть? Наверное, тяжело столько лет хранить секрет.

— Полегчало, — вздыхает Каролина. — Ты будешь тест делать?

— Тебя это не касается.

— Ладно. Если тебя напрягает целая неделя, пусть Ксюша побудет со мной хотя бы на этих выходных.

— Я подумаю.

Сажусь в кресло и смотрю на закрытую дверь. Сейчас мне бы не помешала поддержка Виктории. Я начинаю привыкать к её непрошеным советам и любопытным взглядам.

Захожу на почту, смотрю на иконку с непрочитанным письмом. В горле застревает тягучий ком, в груди ноет и внутренности будто наизнанку выворачивают. Закрываю глаза, вспоминаю смеющееся лицо дочери. Её искренний взгляд, её голос, её любовь и тепло.

Достаю из выдвижного ящика рисунок, на котором изображен я. Внимательно смотрю на то, каким меня воспринимает Ксюша. Добрые глаза и сияющая улыбка. Такой отец не может причинить боль. Не посмеет.

Сердце набухает до огромных размеров, дышать практически невозможно.

Я перевожу взгляд на горящий экран телефона. Удаляю письмо с результатами теста, так и не открыв его.

На душе сразу становится легко и спокойно.

Глава 19

В дверь стучат. Я вздрагиваю и на всякий случай проверяю время. Уже полночь. Ксюша давно спит, тогда почему Владимир меня тревожит?

Стук раздаётся снова. Я надеваю рубашку поверх обычной белой майки и открываю дверь. На пороге стоит Громов в простой одежде: на нём домашние чёрные штаны и синяя футболка. Ему идёт.

— Не хочешь выпить кофе? — спрашивает он.

— В двенадцать ночи? — улыбаюсь я. — Почему бы и нет.

Что-то изменилось. В голосе Владимира я не слышу приказа или команды, а его тёмные глаза светятся жизнью. Неужели результаты теста подтвердили, что именно он — биологический отец Ксюши?

Громов включает кофемашину, ждёт, пока приготовится американо, затем протягивает мне чашку с дымящимся напитком.

— Ты с сахаром пьёшь или без? — осведомляется он.

— Капучино я люблю без сахара, американо же слишком горький, — отчего-то смущаюсь я.

Мы сидим на огромной пустой кухне, пьём свежесваренный кофе и ловим взгляды друг друга. На мгновение мне кажется, что мы ведём себя, как молодая семья. Сейчас пойдём в гостиную, включим телевизор и посмотрим какой-нибудь фильм. Но не дольше пятнадцати минут, потому что нам тяжело сдерживаться. Владимир первым меня поцелует, я, конечно же, отвечу ему, и ночь мы проведём вместе. А утром будем завтракать втроём, смеяться и переглядываться, вспоминая самые интимные моменты.

Встряхиваю головой. Что за глупые мысли? Я всё чаще забываюсь, веду себя некорректно, не так, как положено няне. Слишком поздно это понимаю, виню себя за непрофессионализм, но на следующий день вновь руководствуюсь эмоциями.

— Владимир Романович, я бы хотела извиниться за своё поведение, — опускаю взгляд, нервно постукиваю ногтями по чашке кофе. — Я собиралась держать дистанцию после того, как мы чуть не поцеловались в машине у дома моих родителей. И вроде бы у меня получалось… какое-то время. Но потом я подслушала ваш разговор с Каролиной. Я очень люблю детей и близко к сердцу принимаю всё, что касается детско-родительских отношений... Но это только мои проблемы.

— Почему тебя так задела эта ситуация?

— Если бы я знала! — всплескиваю руками. — Я раньше и за Лёву очень сильно переживала, когда его отец не сдерживал своих обещаний. Племяшка ужасно расстраивался, потом, конечно, привык.

— Ясно. У каждого из нас свои триггеры.

— Вы получили результаты? — с опаской спрашиваю я.

Кофе давно остыл, тишина больше не кажется уютной. Владимир отрицательно мотает головой. Странно, он говорил, что к ночи придёт ответ.

— Получил.

— И что там? — не могу понять Громова.

— Я удалил письмо, — улыбается он. — Не потому, что ты была против этого или я резко передумал. Дело в другом. Во внутреннем ощущении. Эти два дня напоминали кошмар: бессонница, сомнения, гнев и отчаяние. Мне даже дышать было тяжело, но я верил, что поступаю правильно. Всю жизнь я ориентировался на правду, на знания, на то, как должно быть. Но к чему это привело? Семья только на бумаге была семьёй, жена предала меня ещё до заключения брака, а Ксюша боялась сказать мне про свою любовь к рисованию, — Владимир качает головой и произносит чуть удивлённым голосом: — Оказывается, я не хочу знать правду. Удалил сообщение с результатами — и словно груз с плеч упал.

— Вы правильно поступили.

— Правильно или неправильно — это больше не имеет значения. Я сделал то, что подсказывало мне сердце.

— А если дело дойдёт до суда… Вас же заставят делать тест, разве не так?

— Кто меня заставит? — хмыкает Владимир. — Отцовство своё я оспаривать не собираюсь, Ксюша рождена в законном браке, у неё моё отчество и фамилия. Никто не потребует делать тест ДНК.

— А Каролина?