«Я, Нинель Петровна Чудникова, находясь в здравом уме и твердой памяти, лишаю права на наследство моего мужа Чудникова Федора Сергеевича». Подпись. Дата.
– Да уж, – произнес следователь, – Нинель Петровна написала завещание, потом отравилась. Она серьезно подошла к этому вопросу.
– Таки самоубийство, – решила няня. – Она написала завещание. То есть Нинель Петровна не только отравилась, чтобы создать у мужа моральные муки, но и лишила его денег.
– Ну, половина-то совместно нажитого имущества в любом случае его была, – сказал высокий и худой криминалист. – Другое дело, что он бы не получил ее половину.
– Кому теперь достанутся деньги тамады? – спросил следователь, причмокнув. – У нее были сестры? Родители? Надо изучить этот вопрос.
– И еще, – подала голос Елена Варфоломеевна, – надо выяснить, не подавала ли Нинель Петровна на развод? Потому что завещание наводит на мысль, что оскорбленная в лучших чувствах Нинель Петровна могла действовать и в других направлениях.
– Правильно, – кивнул следователь. – А вообще получается нелогично. Федор Чудников завел себе молодую любовницу, попался с этой любовницей, его жена ревновала, страдала, пыталась сброситься с крыши, написала завещание, в котором лишила его наследства, и, наконец, насмерть отравилась…
Все закивали.
– Пока все логично, – сказал лысый криминалист.
– И вдруг ее муж умирает. Это уже нелогично.
– Причем, вероятно, от отравления цианидом, – произнес высокий и худой криминалист, – видели, у трупа такое лицо, как будто он задохнулся. И запах миндаля чувствуется. Легкий, едва заметный, но все же он есть.
– Но дело таки в деньгах, – шепнул следователь няне, – я был прав. Дождемся результатов экспертиз, а пока проведем обыск в квартире у Маши, а также выясним, не подавала ли Нинель Петровна на развод и кто у нее в родственниках.
Криминалисты тем временем переставляли к выходу из квартиры посуду и пакеты с едой, которая была найдена на кухне у Федора Чудникова.
Миша обнял Катю, прижал тоненькую и худенькую девушку к себе.
– Можно решить проблему, – сказал он.
Катя положила ему голову на плечо. Ее глаза были красными от усталости.
– Всего двести долларов, – произнес Миша. – И король зомби меня отпустит. Мы можем встретиться с ним на станции метро «Пролетарская» в пятницу в три часа дня в центре зала под лестницей. Он заберет деньги и отпустит Кроки из темницы. Мы доставим донесения. Принцесса и Кроки останутся в живых. У меня есть двести долларов. Это много, но зато…
– Это нарушает принцип игры, правила, это мошенничество, – сказала Катя.
– Нарушает, мошенничество, – согласился Миша. – Но может оказаться, что у нас нет выхода. Меня вечером убьют. Учитывая, что уже вечер, я думаю, что это произойдет через пару часов.
– А если ты согласишься? Отдать двести долларов?
– Продержат в камере, пока деньги не получат, а потом выпустят.
Катя посмотрела на него долгим взглядом.
– Мне это не нравится, – проговорила она. – Это уже не игра.
– Для нас это вообще не игра, – ответил Миша.
– Надо подумать, – сказала Катя, вставая и откладывая в сторону очки и наушники.
– Пара часов у нас есть, чтобы взвесить все «за» и «против».
Она чмокнула Мишу в висок и пошла на кухню кипятить воду для чая.
Квартира Маши была опечатана.
– Сейчас приедет опергруппа, – сообщил следователь. – И начнем. Шестое чувство, помноженное на опыт, подсказывает мне, что скоро мы получим ответы на многие вопросы.
Лестничная площадка была сухой и светлой, на подоконнике стояла банка, в которой когда-то была лососевая икра. Теперь там лежали окурки.
– Интересно, кто тут на площадке у Кукевич курит? – спросил следователь.
– Думаете, у нее есть таинственный ухажер, – спросила Елена Варфоломеевна, – который и затеял всю кашу?
Следователь задумался.
– Хорошо бы за квартирой последить, – сказал он. – Но уже поздно, если мы ничего не найдем при обыске, то его-то обыском мы спугнем в любом случае.
– Это логично, – произнесла няня, – сначала Нинель Петровна Чудникова кончает жизнь самоубийством из-за неверного мужа, потом любовник Маши убивает самого Федора Чудникова. Шекспировские страсти.
Следователь фыркнул.
– Это маловероятно, – проговорил он, приваливаясь к косяку рядом с Еленой Варфоломеевной и заглядывая в ее декольте. – Но наличие у Маши парня вполне вероятно. Что осложняет дело.
Елена Варфоломеевна всмотрелась в окурки.
– Не было тут никакого парня, – сказала она. – Тут две девушки курили. Это окурки от двух видов тонких дамских сигарет.
– Одна из них Кукевич, – решил следователь, – а вторая кто?
– Ну не бабульки наши бдительные, это точно, – усмехнулась няня. – Такие сигареты курят женщины гламурные, читающие толстые глянцевые журналы.
Следователь взял пепельницу и положил ее в белый бумажный пакет, который достал из кармана. А потом провел пальцем по щеке Елены Варфоломеевны.
– Иди сюда, – сказал он, обнимая ее за шею.
– Держите себя в руках, – строго произнесла няня, – мы просто друзья, мы же договорились.
Он смотрел своими светлыми глазами с белесыми ресницами, и на его лице не было никакого выражения.
«Профессиональная привычка», – подумала няня.