Ухватываю рукой упрямо вздёрнутый подбородок и уже губами собираю сдавленный стон женского удовольствия.
От нашего голодного поцелуя из моей груди рвётся нетерпеливый стон, что едва успеваю приглушить. Меня сейчас больше интересует жалкая попытка Ванильки тормозить меня и саму себя заодно.
И где-то правильным умом я понимаю, что это треш, и я вот только полчаса назад испил полную чашу драйва, но сейчас в глотке сушняк, в штанах стояк, а мне нужна новая порция.
— Зар, мы же собирались домой, — шепчет между вдохами Ника и в последней попытке к освобождению дёргается вперёд, но тщетно.
Она ещё больше врезается промежностью в мои бедра, что удовольствие от нашего соприкосновения разносит меня в щепки.
Дёргаю замок на штанах вниз и тут же стаскиваю с округлых женских бёдер мягкую ткань. Ника тихонько хнычет от нетерпения, но я всё равно сначала скольжу по внутренней стороне бедра к нежным складкам между ними. Там охрененно влажно и тесно, и как-то особенно вставляет её мгновенная реакция на меня.
— Значит, только обычный секс? — дышу в её маленькое ушко, прикусывая тонкую кожу.
Она извивается ещё сильнее, насаживаясь на мои пальцы. Кусает губы, срывается на тихий стон, прогибается и льнёт ко мне.
— Сволочь ты, Яровой, — трепещет Ванилька. — Хорошо, только охрененный секс. Доволен?!
Теперь рычу уже я. Бесит. Подхватываю под колено и рывком поднимаю вверх, чтобы тут же уронить на кровать. И прежде, чем прижать собой, срываю мешающиеся у её щиколоток пижамные штаны, а с себя футболку.
— Ни капли. Сейчас буду удовлетворяться, — выдыхаю в женский приоткрытый от тяжёлого дыхания рот и опускаюсь сверху.
На игры и прелюдии сил нет, поэтому просто вхожу одним сильным толчком, перенося свой вес на руки около её головы. Ники обхватывает меня своими длинными ногами, вжимая в себя.
И всё. Мысли в разбег, сердце вскачь, а душа в клочья, причем с ней так постоянно — сплошная термоядерная реакция. Нутром чувствую, как ей сейчас надо, и быстро довожу до громкого экстаза и свежих царапин на моих плечах. Мне и самому до конца осталось совсем чуть-чуть, так что за два мощных толчка кончаю и хриплю, уткнувшись лицом в её шею под ухом, как она упоминала в температурной лихорадке.
— Блин, Захар, вот ты нарочно, — измученно стонет Ванилька, когда её мышцы влагалища снова сокращаются.
Ведь не врала, зараза, оказывается. Реально её от этого штормит.
— Случайно, — нагло вру и прикусываю в этом же месте влажную кожу.
Ники выгибается, бессильно хлопает меня ладошкой по плечу и просит пощады.
Скатываюсь с неё, по пути подтаскивая к своему боку затраханное мной тельце. А ведь я предупреждал, чтобы не перегибала…
— Зар, что за радостный оскал? Чеширский кот и тот скромнее был.
— Мне нравится с тобой ссориться, — скромно подвожу итог нашей затянувшейся беседы.
— Ох, Яровой, ну ты реально попал. Ведь мы ещё мириться не пробовали.
Это она сейчас о чём?!
Вероника
Ох, карусель моя планета, остановите кто-нибудь, и я сойду на следующей.
Моя новая жизнь сродни экстремизму древнего папуаса, пытающегося своей задницей прикрыть жерло извергающегося вулкана. И тут вечный вопрос- то ли жерло велико, то ли задница мала, а ещё горячо и больно.
— Земляничка, ты хреновая подруга. Четыре дня никаких вестей, и сейчас, когда я сама тебя вызваниваю, в ответ на моё «Как дела?» твоё короткое «Хорошо»! Не буди во мне, пожалуйста, мамонта.
— Ой, ты ещё сама приди и пыточные иглы под ногти прихвати, — упираюсь всё тем единственным рогом, который мне Владимир благополучно наставил.
— Я на тебя Райданова лучше натравлю!
Легок на помине!
— Если хочешь стать той, по чьей вине его мозги оросят девственные леса на территории Ярового, то вперёд.
Машка, коза, довольно урчит в трубку.
— Ауч! Какой у тебя злой защитник!
— Он не мой, а нашего ребенка, и в тему — я вас с Сонькой ещё не простила за полную сдачу под трибунал моей тушки.
— Ники, ну ты даёшь! Ты сам-то пробовала спорить с твоим богом? У него же на лбу высечено «Придушу», а внизу подчёркнуто.
— Ой, Маш, не выдумывай. Я вот спорю постоянно и до сих пор жива.
— Ну, дорогая, ты другая тема. Как мне показалось, ради тебя он, скорее, самого себя придушит.
— Если только в одной связке вместе со мной. Не фантазируй!
И последнее было больше обращено к самой себе, так как моей влюблённой душонке до жалостливых слёзок хотелось верить в слова Сорокиной про особые отношения с Панталоновичем.
Но в реальности мы как будто застыли в одной из стадий превращения гусеницы, а наш секрет мирного сосуществования был именно в том, что мы всегда воевали. За исключением секса. Там моё персональное божество скидывало маски и в прямом смысле слова вытрахивало все наши мысли до самого утра.
Может, это и есть одна из моделей семейной жизни, я не знаю. Опыта в этой области нет от фразы «Семья?! А это что?!».
— Ау, няня для телохранителя, очнись! — и Сорокина громко смеётся прямо в моё ухо.
— Ой, задумалась над сроком моей немилости по вашим вертлявым задницам.
— Ты там не затягивай. Лады?! Скучаю я, — последнее уже совсем тихо.