Няня для волшебника

Помнится, Огюст всегда подкладывал колобка мне под бок — и колобок ворчал, бубнил и засыпал, прижавшись к моему боку. Хаалийские зимы суровы… Женские покои в замках традиционно не отапливаются, чтоб девицы спешили провести время с мужчинами, и Инга приходила ко мне каждую ночь. Я смотрел, как колобок возится на блюде, и от его тельца текут волны тепла, и никак не мог поверить, что все кончено, и женщина, которая настолько страстно целовала меня в то утро моего эксперимента, давным-давно покинула этот замок и забыла обо всем.

Это не могло быть правдой — и это было правдой.

— Для начала возьми карандаш, — Огюст вынул из внутреннего кармана пиджака кожаный футляр и, вынув три карандаша, протянул их мне, Энцо и Доре. Он вел себя с девчонкой так, словно она была не служанкой в его доме, а гостьей. Неудивительно, что и Дора стала вести себя вольнее. — И нарисуй на тыкве рожицу. Потом будешь ее вырезать. Братка, в замке еще есть светлуны? Не вывелись?

— Есть, милорд, — ответил Энцо вместо меня. — Гнездятся в малой башне, я уже послал слугу наловить их.

— А что такое светлуны? — тотчас же подала голос Дора. Нет, она просто невыносима. Я никогда не встречал настолько дерзкой служанки — а Огюст еще и поощряет все это. И он уедет, оставив у меня под боком очаг сопротивления.

— Это такие большие жуки, — ответил Огюст. — Мы сейчас вырежем из тыквы наши фонари, посадим туда светлунов, и нам не придется зажигать огонь. А светлуны заодно и поедят тыкву.

— Ф-р-р! — буркнул колобок. — Я бы тоже поел тыкву. Я от дедушки ушел, и от бабушки ушел, и от вас тоже уйду, только тыквы поем.

Я нарисовал зубастую тыквенную физиономию и взял со стола нож. У меня даже получилось вырезать ножку тыквы, которая потом станет крышкой фонаря — после этого накатила слабость, и я смог лишь вынуть рыжий кусок тыквенной мякоти и протянуть ее колобку. На этом силы меня покинули, и, откинувшись на спинку своего кресла, я стал смотреть, как Дора ловко орудует маленьким ножом, вырезая тыкве раскосые глаза.

Сейчас, когда мягкий свет лампы легко охватывал ее, рассыпая мятные блики по волосам, небрежно заплетенным в косу, иномирянка выглядела вполне привлекательной. Неудивительно, что она понравилась Огюсту: пока Дора была свежей и хорошенькой, как и полагается юной девушке, мой брат решил не тратить времени даром. Потом она останется в замке, выйдет замуж за конюха, и жизнь пойдет своим чередом. Или я все-таки сумею открыть ворота в другой мир и отправлю Дору домой.

— В твоем мире есть праздник Тыквенника? — спросил я. Энцо осторожно взял мою тыкву, забрал нож и принялся вырезать фонарь по намеченному мной рисунку. Когда я был маленьким, он садился рядом со мной на ковер в спальне и точно так же начинал резать тыкву — иногда я даже пугался тех жутких морд, которые порождало его воображение.

— Есть, — ответила Дора. — Мы тоже делаем фонари из тыкв, чтоб отгонять злых духов.

Я усмехнулся.

— Как это наивно. Никаких злых духов не существует. Все зло порождает искаженная людская воля, только и всего.

— Мы и не думаем, что они существуют, — чуть ли не с обидой ответила Дора, одарив меня обжигающим взглядом потемневших глаз. — Это суеверие. Самое обычное суеверие. Не надо считать нас дикарями.

Она действительно почувствовала поддержку, когда Огюст обратил на нее внимание. Я пожал плечами.

— Откуда же мне знать, насколько вы дикари? У вас по-прежнему есть войны, вряд ли это можно считать примером разумности.

Противная слабость вновь обняла меня влажными руками. Я подумал, что сегодня смог сделать очень много, а завтра уже будет намного легче. Постепенно я поправлюсь окончательно, и все будет хорошо.

И тогда я поеду в столицу и найду там Ингу. Просто для того, чтоб ударить ее по щеке и уйти. Тогда все на самом деле закончится, и я снова смогу дышать и надеяться.

Тыквенные фонари у нас вышли на славу. Энцо рассадил по ним дремлющих светлунов и унес. Огюст задумчиво почесал дремлющего на блюде колобка и сказал:

— Помнишь, братка, как было весело, когда у нас еще не водилось этих колобков?

Я невольно рассмеялся. Да уж, были времена! Дора посмотрела на меня с таким удивлением, словно не могла предположить, что я в принципе способен на улыбку и смех. Мне стало немного грустно. Когда-то, в те времена, когда Инга жила здесь, я был действительно добрым волшебником. Добрым и веселым. Но постепенно времена менялись, и теперь я чем-то напоминал своего отца, как и полагается старшему сыну. Серьезный, холодный, знающий всему цену и не ценящий ничего.

— Я был мастером на страшилки, — сказал я. — Когда отец поссорился с тогдашним королем, у нашей семьи остался только этот замок да фамильная гордость. Зима в том году выдалась суровая…

— О да! — встрял Огюст. — От мороза лопнуло стекло в одной из комнат. И мы, дети, спали в одной спальне, под одним одеялом, чтоб не замерзнуть. А братка рассказывал нам такие страшные истории, что Эмилда мочила постель. Эмилда — наша младшая сестра.