Няня [litres]

– Нет, так больше продолжаться не может! С меня довольно. Вашей матери требуется постоянная помощь по дому, а теперь она еще больна, и я уже не в силах…

– Все понимаю. Может, обсудим все в пятницу? У меня как раз выходной. Прошу вас… Съездим куда-нибудь, пообедаем. Ваша помощь для нас очень много значит. Мне очень хочется, чтобы вы были здесь счастливы.

– Больше не могу. Мне еще нужно присматривать за своей мамой. Все это нелегко. Наверное, мне лучше с вами попрощаться.

– Понимаю вас, – повторяю я. – Но прошу, не принимайте поспешных решений. Утро вечера мудренее.

Антеа не отвечает – слишком расстроена. Я открываю дверь, провожая ее, и она кивает со слезами на глазах. Похоже, ставит в наших отношениях точку.

– Я напишу леди Холт, – говорит она. – Не хочу оставлять ее в затруднительном положении, но сил уже нет.

– Руби, сегодня у нас почти все пошло наперекосяк, – обращаюсь я к дочери. – Тут никто не виноват, и в то же время мы виноваты все вместе. Запомни, тебе не следует менять планы, не обсудив это со мной. И ни в коем случае нельзя лгать. Никогда. Обещаешь?

– Клянусь! Знаешь, мама Стэна сказала, что запрещает ему к нам ходить.

– Она просто рассердилась. Успокоится – и наверняка передумает.

– Не передумает! Она так кричала…

– Вот посмотришь, дочь.

– В школе меня обзывали зомби, вышедшим из озера, говорили, что мы убиваем людей и сбрасываем их в воду.

– Ох, милая… Знаю, тебе обидно, но ведь все это глупости, сама понимаешь. Вряд ли завтра это повторится. Побудь внизу, пока я поговорю с бабушкой, включи какую-нибудь программу по телевизору.

Открываю дверь в спальню матери. Внутри темно. Спит или притворяется? Тихонько выхожу обратно и вздрагиваю от испуга, наткнувшись на Руби.

– Ненавижу здесь жить, – всхлипывает дочь, и я заключаю ее в объятия.

– Утром все предстанет в другом свете, вот увидишь, – обещаю я. – Мы уедем отсюда, как только появится возможность, клянусь тебе. А пока мы с тобой должны быть храбрыми и отважными. Будем думать только о хорошем.

– Если мы отсюда переедем, надо взять с собой бабушку. Одной ей будет совсем одиноко.

Еще крепче прижимаю к себе дочь. Надеюсь, она чувствует, как мама ее любит. Мою же грудь словно охватывает удушающим стальным обручем.

Уснуть не могу – события сегодняшнего дня не отпускают. Открываю в «Facebook» страничку, где общаются мамочки нашего класса, и у меня екает сердце.

Мама Стэна недавно разместила пост:

СРОЧНО. Необходимо пересмотреть договоренности о встречах наших детей после уроков. Нам нужно наладить систему информирования школы, чтобы не сходить с ума, если кто-то из родителей и / или шофер школьного автобуса проявит безответственность.

Да, могло быть и хуже. Во всяком случае, мое имя не прозвучало, но… Кто знает, сколько матери Стэна поступило личных сообщений? Наверняка ее спрашивали, что случилось.

Одно я знаю точно: мне нужно что-то делать в плане присмотра за дочерью. Единственная причина, по которой я не впадаю в отчаяние, – Ханна. Возможно, я наберусь смелости и попрошу ее о помощи.

Вирджиния

Открываю глаза, как только Джослин выходит из комнаты. Вряд ли я стерпела бы ее обвинения – а куда без них…

Никто сегодня не пострадал, в конце-то концов. Руби точно не поплыла бы по озеру в каяке. Она для этого слишком умна и сознательна. Без ума от своего друга – этого Стэна. Неприятная история со школьным автобусом – самое обычное недоразумение. Нынешние родители уж очень волнуются за своих детей.

Голова продолжает болеть, и боль словно костяными пальцами охватывает шею, а затем спускается вниз по спине, стоит лишь шевельнуться. Должно быть, и вправду рановато я отказалась от сильнодействующих таблеток, но решила – значит, решила. С туалетного столика на меня смотрит черно-белое фото Александера. Как же мне хочется, чтобы он сегодня был со мной… Каждая клеточка моего страдающего тела жаждет его возвращения.

Тяжело в одиночку хранить столько тайн. Тяжело и больно.

Лежу в полусне, а перед глазами крутятся сцены из прошлого: вечеринки, праздники, отдых, минуты нашей с Александером близости… Милые маленькие мгновения, за которыми неизбежно следуют мрачные и пугающие воспоминания.

Ребенком наша дочь принадлежала не мне, а другой женщине, и эта мысль не давала мне покоя, тянула к земле, словно на шею повесили огромный жернов. Это меня в итоге и сломало.