Нянька

Очередь-то всего ничего – три человека, а стоим – уже целую вечность. Терпеливо смотрю на витрины и слушаю голос пьянчуги, стоящего в авангарде нашей четверки – он – в дрова, а потому попеременно не может совладать с языком и головой – эти две вещи отключаются и включаются хаотично, а потому он никак не может их синхронизировать. Все терпеливо ждут, пока он разберется со своими желаниями. Все терпеливо ждут, пока его желания совпадут с финансовыми возможностями. Я рассеяно разглядываю витрину. Мужчина передо мной обреченно вздыхает. От него приятно пахнет, но этот запах напрочь перешибает амбре перегара столетней выдержки, грязной одежды, нечистот и немытого тела – запах того, кто никак не может решить, что ему нужнее – тушенка или чекушка? Очень сложный выбор. Женщина, что стоит перед мужчиной, ставит пакет на пол, разминая затекшую руку. Непросто выбрать между необходимостью и слабостью, а потому молодой парень, что стоит перед женщиной и сразу за алкашом, на пару лет старше меня, весь заросший прыщами и с отвисшими джинсами на заду, снова вставляет в одно ухо наушник. Терпение – это то, что отличает нас от братьев наших меньших – в природе эту пьяную особь давно приняли бы за недееспособную и её загрызла бы собственная стая, или свалил первый же период засухи, а может, просто умерла бы от голода, будучи не в состоянии тягаться со здоровыми и сильными. Мужчина впереди меня переминается с ноги на ногу. Нас отличает милосердие. Женщина посматривает на аккуратные наручные часики на пухлой руке. Мы умеем прощать. Парень еле заметно кивает головой в такт музыке из наушников. Мы не просто звери – мы звери о двух ногах. Мы создали речь и унитаз, письменность и машинку для стрижки волос в носу, мы придумали искусственную иерархию социального равновесия и только потом поняли, что в неё могут вклиниться далеко не все. Поэтому мы стоим и ждем, пока человек, у которого уйма свободного времени, даром не нужного ему самому, крадет еще и наше. Мы к этому уже привыкли, а потому мужчина впереди меня, что приятно пахнет, снова меняет опорную ногу – смотрю на его левую руку и узнаю половинчатый загар – от кисти до середины плеча – черное, а от плеча и дальше – белое. Профессиональный водитель. Возможно, он весь день, а может и всю ночь был в пути – вез еду, одежду, а может средство для мытья посуды в другой город на огромном «Freightliner» или «DAF». Он устал и ему жарко – он хочет побыстрее выйти из душного магазина, но не может, потому что тот, кто забыл, когда последний раз работал, снова завис над прилавком, в ожидании вдохновения. Женщина, что стоит перед мужчиной – я её знаю. Она педиатр в нашей детской поликлинике. Весь сегодняшний день она разглядывала сопливые носы, воспаленные горла и сыпи различных расцветок и форм. Потом, наверное, ходила на вызовы. А теперь она стоит и ждет, когда же сможет попасть домой, чтобы раздеться, снять с ног узкие, неудобные туфли и поесть по-людски. Чем весь день занимался прыщавый и представить сложно, но полагаю, ему легче, чем другим, потому что у него в голове музыка. С ней все проще. Только вот запаха она отбить не может – это факт, а потому прыщавый вертит носом из стороны в сторону. Мы все терпим, потому что у нас теперь есть эмпатия – способность ставить себя на место других и пытаться сопереживать, сочувствовать чужим несовершенствам. Потому что это дает нам право рассчитывать, что в ответ они не заметят наших.

Я перевожу взгляд в дальний угол – мои зрачки расширяются, а уголок губ сам по себе ползет вверх.

Она стоит и подергивается, пристально глядя на пьянчугу. Он ей не нравится, так как он потенциально опасен. Так же, как она не любит наркоманов. Они для неё – непредсказуемы. Они для неё – монетка, подброшенная в воздух, а потому она опережает события. Вот и сейчас она выворачивает голову, всматриваясь мутным глазом и пустой глазницей в спину пьянице, и тонкие щупальца подрагивают в нетерпении. Она кажется такой большой в крохотном уголке местного магазинчика. Её тело дергается, но она не двигается с места. Для этого ей нужно мое разрешение.

Я её больше не боюсь, её уродство кажется мне привлекательным, потому что оно уникально. И еще потому, что она сильна. Моя нянька.

И тут мне в голову приходит мерзкая грязная мысль. Приходит уже не в первый раз, но всякий раз, когда она возникает в моей голове, я гоню её поганой метлой – она очень мерзкая. Правда, с каждым разом она все сильнее обрастет привлекательной оболочкой, прикрывая свое уродство блестками и цветами, от которых невозможно отвести глаз, она манит далеко идущими перспективами и сулит полную вседозволенность, переливаясь, словно новогодняя елка.

Итак, если одинокому и запуганному подростку достается власть, что он будет с ней делать?

Экспериментировать.

Что будет делать несмышленая пятнадцатилетняя девчонка, если поймет, что у неё в руках возможность поквитаться за свои детские обиды?

Фантазировать.

Что будет делать любой человек, если поймет, что все его поступки, какими бы мерзкими они ни были, останутся безнаказанными?