Нянька Сатана

Осознав масштаб разразившейся катастрофы, начальник службы безопасности научного центра пожелал взять на себя всю полноту власти, заявил об этом Лауре и наверняка взял бы, но умная красавица за пару дней до нахального предложения распылила в помещениях собственноручно разработанный вирус, и с тех пор жизнь помощников Най подчинялась одному нехитрому правилу: беречь Лауру как зеницу ока, поскольку только она знала формулу антидота. А вкалывать его требовалось раз в месяц…

— Чисто!

— Можно!

Перед выходом на вертолётную площадку на мгновение остановились, привыкая к дождю, хоть и слабому — смена обстановки, смена освещения, — огляделись, зафиксировав отсутствие охраны, но не придав этому значения — все знали, что из-за прорыва у восточных ворот Борису пришлось сбивать в ударные отряды всех, кто был под рукой. Двинулись дальше, но уже на третьем шаге Лаура почувствовала неладное. Почувствовала раньше телохранителей.

— Стоп!

Бойцы среагировали мгновенно: окружили её, готовые убивать и умирать, но вместо выстрелов услышали негромкий вопрос:

— Помнишь меня?

И резко повернулись.

А он стоял на плоской крыше будки, из которой только что явился конвой — широкоплечий мужчина с пронзительно синими и пронзительно холодными глазами. Без маски и, кажется, без оружия.

— Альфред… — прошептала Най.

— Лаура… — улыбнулся в ответ Сатана…

— Чего тебе не нравится?

— Слишком просто, — проворчал Горький. — Мы перебили охрану, вошли в центральную башню, поднялись на лифте почти до самой крыши, и нас никто не остановил. Слишком просто.

— У Дюка большие проблемы на периметре.

— Не настолько большие, чтобы снять охрану с центральной. — Горький вздохнул. — Здесь его оплот, Боксёр, его штаб, арсенал, покои… Здесь его спальня!

— И что?

— А то, что раз мы здесь, значит, Дюк этого хочет.

Из лифта они вышли вместе с Сатаной и Майором — на восемьдесят четвёртом уровне, и там же расстались, решив продолжить путь по лестнице. Однако отправились не вниз, к лаборатории, а наверх, к штабу. Поднялись на восемьдесят пятый, осмотрели ближайший коридор, убедились, что в нём никого нет, но не рискнули заглядывать за бронированную дверь, перекрывавшую путь метрах в тридцати дальше. Её можно было снести, но бунтовщики не торопились.

Их обуяли сомнения.

— Надо уходить, — выразил Горелый общую мысль. — Надо взять лабораторию, как ты хотел сначала, и уходить.

— Теперь поздно.

— Может, успеем.

Однако главарь имел в виду совсем другое.

— Не получится, — объяснил Боксёр. — Дюк не отстанет, не простит нам мятежа и будет преследовать до тех пор, пока не убьёт. — А чтобы у «верных друзей» не возникло желания расплатиться с герцогом его головой, добавил: — Будет преследовать всех нас.

— Уйдём в другой город.

— К падишаху Кеннеди, — поддержал Горелого один из бойцов.

— Кеннеди не станет затевать из-за нас войну с Борисом — выдаст. Или сам кончит.

— Он ведь собирался воевать!

Боксёр резко обернулся и зло ощерился:

— Он собирался войти в Сити, который бы мы залили кровью, понятно? Собирался завладеть Дылдой нашими руками, а потом кончить.

— Ты не хотел пускать сюда Кеннеди, — сообразил Горелый.

— Конечно, нет! Я собирался занять место герцога, а не ложиться под падишаха. И я займу! Осталось чуть-чуть! — Боксёр поднял тяжёлую штурмовую винтовку и оглядел соратников. — Мы уже должны были умереть, парни, должны были сдохнуть в канаве, отравленные Дюком. Но мы здесь. Нас всего пятеро, но мы — лучшие. И у нас есть шанс не только расплатиться с этой сволочью, но всё переиграть. У нас есть шанс одним ударом решить дело в свою пользу, и я попробую этим шансом воспользоваться. Даже если придется идти одному…

— Альфред…

— Лаура…

Чудесные ореховые глаза и ледяные синие. Взгляды, в которых любовь так сильно смешалась с ненавистью, что разделить их была неспособна даже смерть.

— Альфред…

— Лаура…

С самой первой встречи их безумным магнитом тянуло друг к другу. Раньше — чтобы любить. Теперь — чтобы убить. Они знали, что между ними кровь, но каждый из них был заворожён видом другого. И в тот короткий миг проживал все их счастливые мгновения, которые каждый — каждый из них! — помнил с неимоверной отчётливостью, а вспоминал исключительно с нежностью.

— Альфред…

— Лаура…

— Стреляйте, идиоты…

…и врезали пулемёты.

Конвертоплана.

Крупнокалиберные снаряды, рассчитанные на поражение бронированных машин, рвали тела на части, обильно окрашивая вертолётную площадку смертельным красным. И разбрызгивая ошмётки мяса. И засевая осколками костей… Крупнокалиберные снаряды били в бетонную стену, оставляя на ней уродливые выбоины. Улетали к другим башням, вонзаясь в их бока и окна. Грохотали, визжали, превращали в кровавую пыль… а Сатана стоял и смотрел.

— Лаура…