Нибиру. Пробуждение

— А она красивее вчерашней, — констатировал толстяк, приближаясь на опасную дистанцию. — У вчерашней складки были на животе. Фу! Не люблю таких. А эта — ничего. Я бы с ней…

— Ты бы с ней ничего не сделал, — закончил фразу Конвоир. — Это Четвертый сектор.

— Да знаю, — вздохнул дежурный. — Суй уже свою дамочку под воду и катись отсюда задницу Отцам лизать.

Он прошел мимо девушки и как бы невзначай задел ее ладонью по ягодице. От соприкосновения с потливой кожей мерзавца Мари едва не стошнило. Хорошо, что «проводник» приказал ей следовать в душ.

Вип-душевая почти не отличалась от общественных. Здесь, так же как и везде в Убежище, вода лилась из широкого бетонного раструба под потолком; ни металлических, ни пластиковых труб видно не было, словно жидкость подавалась по невидимым желобам. Имелось только два отличия. Во-первых, под привычным светильником на стене размещалось не маленькое, размером с дыню, а большое, в человеческий рост зеркало. Во-вторых, присутствовали дорогие гели, шампуни и туалетная вода европейских производителей. Это немало удивило бельгийку, успевшую привыкнуть к спартанским условиям Убежища. Наверняка таинственные Отцы, о которых болтали солдаты, не обделяли себя плодами погибшей цивилизации.

Наличие косметики привело девушку в восторг. Как иногда мало нам надо, чтобы позабыть о горестях, ожидающих всего в шаге от нас. Единожды Мари едва не запела, пританцовывая под игривой струей. И чуть не завизжала, увидев, что дверь в душевую открыта, а на нее таращится толстяк.

— Ты не бойся, — быстро сказал он. — Дружок твой отошел проверить посты. Так что у нас с тобой есть несколько свободных минут. Не пойдешь же ты прямо к Отцам в таком состоянии. Надо тебе немного спустить пар, а?

Мари хранила молчание. Вода тяжелым каскадом разбивалась о ее волосы.

— Молчишь, а? — Пончик шагнул вперед и, вытянув перед собой руку, схватил бельгийку за грудь. — Все верно. Тебе и надо молчать, кукла безмозглая. Поворачивайся ко мне спиной! Быстро!

Бельгийка словно приросла к полу. Скользкая рука на груди обжигала похуже раскаленного тавра. Истерика била ее мелкой дрожью. Сжать бы кулак, дать этому борову в висок, полоснуть ногтями!..

— Не хочу тебе личико портить, — прошипел толстяк. Мясистая харя наклонилась к Мари. — Фингал заметят. А вот то, что ты более готова к процедуре, чем после промывки мозгов на фильме, этого никто не поймет. Поворачивайся!

Бельгийка медленно развернулась. Из горла вырвался неопределенный хрип. Мысли беспорядочно заметались, ища выход. К сожалению, в душевой не нашлось ничего, чем можно было бы огреть урода.

Ее схватили за шею, с силой надавили. Вода хлестала по незащищенным плечам, сглаживая дрожь от рыданий. По лицу покатилось колючее, щеки обожгло таким стыдом, что переживания из-за связи с Давидом показались детскими. Но она осталась стоять, боясь, что, если упадет на колени, потеряет последнюю связь с реальностью. Стерпеть! Перенести позор. И выбраться отсюда…

Лязгнул язычок армейского пояса. Прожужжала «молния».

— Оставь ее, — сквозь шум воды пробился знакомый голос.

Конвоир вернулся! Мари была готова, как есть голышом, броситься ему на шею. Пусть он разобьет этой жирной свинье всю морду! Пусть вырвет ему глаза! А потом придет Давид и сломает этим сволочам ноги! И унесет ее на край света, где будет светить яркое солнышко и никогда не наступит темнота…

— Ну что ты за человек, а? — сказал толстяк, словно сплевывая. Мягкая ручонка убралась. — Не мог хотя бы пять минут побродить, а? С жирненькой не дал поразвлекаться, а теперь и с этой не даешь. Совести у тебя нет, а?

— Четвертый сектор неприкасаем для низших, — отрезал спаситель. — Изменишься до конца — тогда и приходуй пленниц. А сейчас отвали к себе на пост. Воду пока не отключай.

Толстяк вышел из душевой, на ходу застегивая мокрую одежду. Мари покорно стояла, смотря в стену и ожидая приказа. Вопреки ее надеждам, что солдат сейчас предложит полотенце; произошло нечто худшее.

Девушку пнули под колени, отчего она упала лицом вниз. Сверху навалилось тяжелое тело Конвоира. Грудь прижалась к холодному камню, зубы вонзились в нижнюю губу, и проскользнула мысль: «Я здесь — никто, меня используют и убьют».

— Сам ты кто после этого, а? — донеслось со стороны двери.

— Возвращайся на пост, — хрипя, скомандовал солдат. — И не вздумай подглядывать.

Дверь захлопнулась, остался лишь шум воды. Мари скривилась, уже не сдерживая рыдания.

— Теперь кричи! — шепнули ей на ухо. — Завопи погромче!

Кричать оказалось очень легко. Мари забилась под насильником, пытаясь отползти. Царапнула ногтями по мокрому полу.

К ноге прижалось что-то очень холодное. Стальное? Какой-то жуткий инструмент садиста!

— Спрячь, когда я поднимусь, — одними губами приказал солдат. — Да что же ты умолкла? Кричи, тебе говорят! И спрячь!

Безмерно удивленная бельгийка заорала пуще прежнего. Невероятно, но Конвоир и не собирался воспользоваться ее беспомощностью. Просто лежал, придавливая ее к полу, а пальцы его подсунули под тело девушки десантный нож с лезвием длиной в ладонь.