Ничего больше

Я протянул стакан с водой. Дакота подозрительно окинула его взглядом, явно раздумывая над тем, что сказать. Затем прижала губы к стеклу, а я вернулся к вкусному торту.

– Ты всегда был ужасным сладкоежкой. – Это прозвучало тепло и приятно, как глазурь, которая таяла на языке.

– Он слишком соблазнительный. Есть много вещей, которым я никогда не мог сопротивляться. – Я не отрывал глаз от Дакоты, а она смотрела на свои босые ноги.

Пальцами я отломил небольшой кусочек торта. По столешнице рассыпались мелкие крошки бисквита и глазури. Я повернулся к Дакоте и попытался возобновить разговор:

– По крайней мере, теперь я занимаюсь спортом, – пошутил я.

Я рос пухлым ребенком, всегда был крупнее других детей, особенно в области живота. Думаю, всему виной мамина выпечка и моя лень – я не любил играть на улице. Помнится, я всегда предпочитал оставаться дома, тем более по выходным, вместе с мамой. Я ел много сладостей и был не таким подвижным, как следовало мальчишке моего возраста. Когда врач обсуждал с мамой мой вес, мне было стыдно. Однажды я решил, что больше никогда не хочу слышать подобные разговоры. Я по-прежнему ел все, что хотел, но стал активнее. Сначала я немного стеснялся попросить тетю Риз о помощи. Но собрался с духом – и уже на следующий же день она привезла мне в багажнике велотренажер и маленькие гантели. Помню, как мы смеялись над ее розово-желтым тренировочным костюмом и гетрами в стиле восьмидесятых.

Выглядели мы странновато, да. Зато совместные тренировки сделали нас здоровее. Мама тоже присоединилась к занятиям, просто ради забавы – она-то всегда находилась в хорошей форме. Риз была склонна к полноте сильнее мамы, но она упорно трудилась над собой, и мы оба похудели. Тетя радовалась, что смогла наконец влезть в платье, на которое целый год заглядывалась в каком-то дорогом магазине, а я был просто счастлив, что мой вес пришел в норму и у меня не осталось причин стесняться своего тела.

Я чувствовал себя прекрасно, а Дакота стала замечать, что соседский пухлый мальчик стал гораздо стройнее. Проблема была в том, что сверстники не оценили моего преображения. Я похудел слишком сильно и совсем не накачал мышцы – и так «жирный Лэндон» превратился в «тощего Лэндона».

Сначала я был слишком толстым, потом слишком худым. Что бы я ни делал, ничто не могло избавить меня от издевательств этих придурков. Но как только я перестал с этим бороться, моя жизнь стала легче.

– О чем ты думаешь? – прервала мои размышления Дакота.

Она прижалась ко мне и склонила голову на мою грудь. Отпила еще воды и поставила стакан на стойку.

Но на вопрос она все еще не ответила. Я даже не знаю, что сказать.

– Ты хочешь снова быть со мной?!

Опять поднять эту тему или подождать и посмотреть, в какую сторону она направит разговор?

Я тоже отпил воды и решил притормозить. Боялся сболтнуть какую-нибудь глупость. Мне не всегда удается правильно оценить ситуацию и почувствовать, что и когда говорить. Я не из тех крутых парней, которые могут, облокотившись на стойку, переосмыслить и забыть все, что было, а потом просто взять подругу за руку и убежать в закат, чтобы жить долго и счастливо до конца дней своих, йоу.

Даже в насмешке над собой я не очень-то изобретателен.

Я боялся смотреть ей в глаза, так как волновался, что она скажет мне в ответ. Я чувствовал себя кретином.

Несомненно, это одна из тех вещей, в которых я виню своего отца. Я терпеливо ждал момента, когда смогу получить свое, упрекнув его в том, что он умер слишком рано и не успел научить меня, как быть мужчиной. Хотя эта мысль и мелькнула в моем мозгу, я знаю, что она иррациональна и несправедлива. Отец не виноват, что мне не хватает напористости, но мне хочется возложить ответственность на кого угодно, кроме себя.

Будь рядом со мной мужчина, который бы поговорил со мной о моих подростковых проблемах и объяснил, как вести себя с женщинами, я бы знал, что сказать. Я слишком зацикливаюсь на всем – это, должно быть, вина отца.

– Лэндон, – нежно произнесла Дакота с придыханием, как будто готовилась принять какое-то решение.

А я просто сидел, разочарованный в себе и запутавшийся в поисках виноватых.

– Дакота.

Она повернулась ко мне. Я аккуратно пригладил ее волосы, играя пальцами с густыми локонами. Несколько часов, а возможно, и несколько дней жизни я провел таким образом, пытаясь успокоить эту девушку. Я всегда очень любил ее волосы. Дакота ухватилась пальцами за рубашку на моей спине, и я почти услышал хруст ткани. Никогда больше не буду гладить рубашки под бдительным руководством Тессы.

Она немного перестаралась с крахмальным спреем.

Дакота прижалась ко мне еще крепче, и я наклонил голову, чтобы поцеловать ее в макушку.

Она вздохнула на моей груди и тихо проговорила:

– Я устроила ужасную сцену.

Я обнял ее одной рукой, другой оперся о стойку.

– О боже, так неловко получилось. Конечно, вы с Норой не встречаетесь.