Ничего кроме надежды

– Помнишь, ты интересовался насчет поездки в Голландию, – сказал Лапорт, протягивая ему банку американского консервированного пива. – Тебе в один конец или туда и обратно?

– Зависит от того, смогу ли я найти там жену. Вдруг разминемся? Я поеду туда, а она тем временем вернется.

– Сейчас это маловероятно. Из Голландии – сюда? Не думаю, – Лапорт покачал головой. – Но дело вот в чем: ты знаешь такой город – Гок?

– Да, только по-немецки это Гох.

– Черт с ним. Его все равно больше нет, осталась куча мусора, но там монастырь, где сейчас собирают иностранцев для отправки в Голландию. Я проезжал сегодня, все узнал. Самый простой вариант – я тебя отвезу в этот самый Гок, и ты присоединишься к перемещенным...

– К кому?

– Так сейчас называют: «перемещенные лица», то есть все иностранцы, депортированные сюда нацистами. Их будут отсылать домой, но пока собирают в специальные лагеря – регистрация, учет и тому подобное. Насколько я понимаю, никаких документов там ни у кого не спрашивают, человек приходит и говорит, как его звать и из какой он страны, и его просто заносят в списки... Единственное, что проверяют – нет ли татуировки группы крови. Эсэс, понимаешь? Из Гока их по мере накопления перевозят в Голландию.

– Слушай, это было бы отлично! И ты можешь меня туда отвезти? Хотя Гох – это близко, пешком мог бы дотопать.

– Зачем пешком, завтра отвезу...

Утром Болховитинов распрощался с сестрами, пообещав непременно заглянуть на обратном пути вместе с Таней, если будет такая возможность.

– Так вы все-таки твердо решили остаться здесь? – спросил он.

– Ой, да куда ж нам теперь деваться!

В голосе Анны на этот раз не чувствовалось прежней уверенности, и Болховитинов чуть было не сказал, что, может быть, есть все-таки смысл еще подумать? – но что-то остановило его, и это было не только сомнение в своих способностях убеждать. Он подумал вдруг, что даже если бы ему удалось сейчас переубедить сестер, он не взял бы на себя такой ответственности. Бог с ними, раз уж решили оставаться – пусть остаются.

Лапорт оказался точен – подкатил на «джипе» ровно в одиннадцать, как обещал. Через час они были уже в Гохе, от которого действительно ничего не осталось, такого тотального разрушения Болховитинов и представить себе не мог – городок словно пропустили через камнедробилку. Расположенный чуть в стороне монастырь, однако, оказался цел. Его трехэтажное современное здание с большими широкими окнами скорее напоминало больницу, обширный двор был полон народу, стоял разноязычный гам, в стороне молча жались перепуганные немки с детьми и чемоданами – видно, сюда же привезли и эвакуированных. Канадец уехал, повторив пожелание вместе вкусить парижских тайн.

Болховитинов неприкаянно бродил по двору, поглядывая – не встретится ли знакомое лицо. Подойдя к группе соотечественников, спросил, была ли уже какая-то регистрация и что вообще собираются с ними делать дальше. Ему ответили, что пока никого не переписывали, сделают это после, уже в лагере, а лагерь где-то в Голландии – один транспорт туда уже ушел, следующий обещают отправить после обеда.

Монастырь, хотя и не пострадавший от бомб и снарядов, носил все же следы разорения – видно, здесь успели похозяйничать военные постои. В саду прямо под открытым небом были грудой свалены книги, выброшенные сюда неизвестно зачем. Болховитинов с сожалением порылся в этой свалке, листая отлично изданные тома – большей частью, труды по географии, на немецком, голландском и английском языках. Тут же валялись небольшие деревянные ящики, из одного – с расколотой крышкой – серебристой кучкой высыпались на землю какие-то значки. Он нагнулся, поднял – это была алюминиевая медалька в форме заостренного эллипса, на одной стороне было изображено пылающее сердце в терниях, на другой – моление в Гефсиманском саду, коленопреклоненный Иисус с надписью вокруг: «Bleibet hier und wachet mit Mir»...[42]