Ничего, кроме нас

— Ты вроде бы сама меня прогнала, мама.

— Я не виновата, что ты такая ранимая.

— Священник хорошо говорил.

— Я удивлена, как это ты не настояла на том, чтобы прочитать над телом отца стихи.

— У католиков такие вещи не приняты.

— Позвонила бы мне.

Я взглянула матери прямо в глаза:

— После того, что ты сказала?

— Так ты что же, ждешь извинений?

— Я вообще ничего не жду от тебя, мама.

Эти слова, как удар, заставили маму откинуться на спинку сиденья, по ее лицу потекли слезы.

— Когда-нибудь и у тебя будут дети… Надеюсь, ты на своей шкуре узнаешь, какими неблагодарными они могут быть к матери, которая всю душу в них вложила.

Остаток пути мы ехали молча.

У могилы я сумела сохранить спокойствие. Еще святая вода, еще молитвы, плачущие мама и Адам, слова священника о бренности нашего земного существования: «Все прах и в прах вернется…» Гроб поставили на землю и призвали всех подойти и сказать последнее «прости». Положив руку на простые сосновые доски, я молча пожелала отцу обрести вечный мир. Адам, казалось, забыл обо всем и ошеломленно вздрогнул, когда один из федералов, похлопав его по плечу, сообщил, что пора возвращаться в машину и дальше в тюрьму, местоположение которой нам не открыли. Я видела, как мама что-то шепчет Сэлу Греку. Тот подошел к федералам и переговорил с ними, после чего жестом пригласил меня и маму подойти:

— Вы можете обняться с Адамом.

Мама обхватила сына обеими руками и тут же отпустила. Заливаясь слезами, она повторяла, что с ним все будет в порядке, что она поможет ему пройти через все это. Адам все время повторял одну фразу: «Прости меня, прости меня, прости меня…» Через минуту федерал слегка похлопал ее по плечу, показывая, что пора отойти. Настала моя очередь торопливо попрощаться.

— Ты со всем этим справишься, — сказала я.

— Дженет отказывается приходить ко мне на свидания.

— Твоя Дженет на сносях, вот-вот родит.

— Вчера ее адвокат послал Сэлу Греку сообщение. Они собираются меня ободрать как липку — после того, конечно, как правительство США обчистит меня первым. Вся эта чудовищно тяжелая работа, все безумные риски, на которые я пошел и за которые сейчас расплачиваюсь, все было напрасно.

— Сэл Грек позаботится о том, чтобы снизить ущерб на всех фронтах. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе все это пережить. Я буду рядом, что бы ни ждало впереди.

— Почему Питер сделал это? Почему?

— По той же причине, по которой ты сделал то, что сделал: увидел возможность и ухватился за нее.

Адама снова постучали по плечу. Я прижала его к себе в последний раз, после чего федералы подхватили его под руки и повели к ближайшей машине без опознавательных знаков. Они снова надели на брата наручники, затем открыли заднюю дверцу и пригнули ему голову, как всегда делают копы, сажая преступника в машину.

Когда они уезжали, мама долго качала головой, затем повернулась ко мне:

— Почему ты сегодня даже слезинки не проронила?

Мой ответ на этот вопрос был прост: я молча отошла, не сказав ей ни слова.

В тот вечер после небольших поминок в маминой квартире, во время которых я старалась держаться от нее на почтительном расстоянии, чтобы не попасть под обстрел, Хоуи затащил меня в ближайший бар «Хлопнем по стакану» на Восьмидесятой улице. После второго «Манхэттена» он сказал мне:

— В эти выходные умерли еще двое друзей — ребята с Файер-Айленда. Итого из тех, кого я знал лично, зараза унесла сто двенадцать человек.

— Но ты по-прежнему с нами.

— В сообществе ходят слухи, что скоро появится тест на наличие этой гадости.

— А пока ты чувствуешь себя обреченным, да?

— Ты меня винишь?

— Нет, разумеется. Но до сих пор тебе удавалось увернуться.

— Я все забыть не могу той идиотской промашки месяца два назад. Может, пронесет, но не исключено, что окажется бомбой замедленного действия.

— По крайней мере, с тех пор ты предохраняешься?

Хоуи кивнул.

— Не хочу спрашивать, отправила ты Дункану вторую телеграмму или нет, — заговорил он после паузы.

— Не спрашивай.

— Ты ответила на вопрос, который я не осмелился задать.

— Видимо, я не умею быть счастливой.

— Но однажды у тебя получилось.

— Когда у тебя все отбирают, счастье превращается в Албанию — закрытую страну.

— А я уверен, что многие албанцы ждут не дождутся момента, когда смогут свергнуть правящий авторитарный режим.

— Моя метафора была неудачной, зачем ее развивать?

— Несчастье авторитарно, потому что оно нас контролирует. Другими словами, это тоже вопрос выбора.

— Я не выбирала того, что случилось в Дублине.

— Но выбрала все, что происходило с тех пор.

— Несчастье — это эмблема семьи Бернсов.

— Пока один из вас не решит изменить сюжет.

Я очень долго сидела, уставившись в свой коктейль.

— Все это чересчур сложно.

— Рассмотри альтернативные варианты. Я и сам этим занимаюсь с тех пор, как все вокруг меня начали умирать слишком молодыми.

Хоуи уговаривал меня вместе поужинать, но я отказалась. Усталость валила меня с ног. Я пообещала, что мы наверстаем упущенное завтра, и согласилась взять у него валиум, чтобы ночью не попасть в ловушку бессонницы.