Ничего, кроме нас

— Ты должна была знать. Это же про нас. Про то, что мы такое.

Но тут же, оторвав взгляд от потрескавшихся потолочных панелей и люминесцентных ламп, Адам уставился на меня, будто снайпер, нашедший свою цель.

— А ведь ты теперь замешана, — произнес он.

Да, так оно и было. А на обратном пути в город, когда голова моя шла кругом от мыслей обо всем, что только что открылось, меня посетила другая мысль: это секрет, который я никогда никому не открою. Ни матери. Ни, разумеется, Питеру. Ни Хоуи, потому что, хотя ему я доверяла безоговорочно, тайна, которой делишься, перестает быть тайной. Однако, когда мой поезд прибыл на Гранд Сентрал и я пересела на метро до Лексингтон-авеню, я пересмотрела данное себе обещание не рассказывать об этом никому. Выйдя из метро на Астор-плейс, я прошла два квартала на восток до Второй авеню и Одиннадцатой улицы улице и вошла в многоквартирный дом постройки двадцатых годов, в который только что переехал Дункан. Поднялась на лифте на одиннадцатый этаж и вошла в его квартиру.

Пока Дункан разъезжал по Северной Африке, его близкому другу и коллеге, который потерял место в Нью-Йоркском университете, предложили должность доцента в Висконсине. После недолгих переговоров и небольшой взятки Дункан получил возможность за весьма умеренную плату занять его квартиру с двумя спальнями, с окнами, выходящими на восток, в сторону Алфабет-сити[162]. Через неделю после его появления на моем пороге Дункан вручил мне связку ключей и сказал, что теперь его дом и мой тоже. Я, в свою очередь, отыскала в битком набитом ящике письменного стола связку ключей и отдала ему со словами, что моя квартира в его распоряжении.

Началась наша совместная жизнь, но с уговором, что не менее года мы не будем отказываться от отдельных квартир, чтобы получить возможность постепенно притереться друг к другу, имея необходимое личное пространство. При этом как-то сразу так сложилось, что мы проводили вместе практически каждую ночь. Стоило одному из нас войти в квартиру другого, как мы почти сразу оказывались в постели.

— Как ты думаешь, у твоих родителей тоже так было? — спросила я у Дункана в тот вечер, свернувшись калачиком в его объятиях и деля с ним бутылку пива, которую он нашел в холодильнике.

— Вначале наверняка была какая-то страсть, — сказал он. — Но потом что-то пошло наперекосяк — видно, Богу так было угодно, — и, подозреваю, они десятилетиями не прикасались друг к другу. В чем-то мой отец был похож на твоего — вечно искал утешения в объятиях других женщин, но так никогда и не мог оставить маму.

— Это не про нас, — сказала я, сразу же пожалев о своем замечании.

Дункан улыбнулся:

— Меня не надо в этом убеждать, не говоря уже о тебе самой. Это определенно не про нас.

— Прости, не смогла справиться с нервами.

— Твое семейство, моя семейка — тут у кого хочешь нервы разыграются. Но у нас с тобой все будет по-другому, лучше.

— На это вся моя надежда.

— И моя.

— И никаких секретов.

Дункан наклонился и поцеловал меня:

— Секреты будут всегда. Это в природе человека — скрывать некоторые вещи, особенно от самого себя.

— Тогда никаких больших тайн, — поправилась я.

— Это разумно. У меня нет ни одной. Ни тайных бывших жен, ни детей, прижитых вне брака с полоумной мормонской вдовушкой, ни пристрастия к порно или петушиным боям. А у тебя?

Я прижала к губам бутылку пива и сделала большой глоток. Потом заговорила:

— Мой брат рассказал сегодня, что он виноват в гибели четырех человек в автокатастрофе. Он пьяным сел за руль, а потом переложил вину на погибшего друга, ехавшего на пассажирском сиденье. Наш отец помог ему скрыть все от полиции.

Дункан посмотрел на меня широко раскрытыми глазами:

— Вот это разоблачение. Удивительно, что ты столько времени держала это в себе и не рассказала сразу.

— Я хотела, чтобы ты сначала уложил меня в постель.

После чего я пересказала Дункану все, что услышала от Адама. Упомянула и о том, что, когда я убеждала брата помалкивать и никому об этих событиях не сообщать, как предлагает его пастор, он сказал мне: А ведь ты теперь замешана.

— Сегодня днем, перед тем как уйти, я получила от Адама обещание ничего не предпринимать, не поговорив со мной. На это он согласился.

— Как ты думаешь, не стоит ли позвонить Сэлу Греку? Скажи, что тебе нужно сообщить ему кое-что важное, и затащи его в Отисвилл. И пусть Сэл строго-настрого запретит Адаму распускать язык и упоминать об этом случае. А заодно он мог бы прижать немного хвост этому засранцу-святоше.

— Слушай, это очень мудрый план.

— Рад стараться.