Ничего, кроме нас

— Ты вызвала у меня чудовищную бессонницу — такого со мной в жизни не было.

— Ты прекрасно переживешь, что меня не будет рядом.

— Не дерзи матери, юная леди.

— Чего ты от меня хочешь? Папа, например, похвалил меня за хорошую новость.

— Потому что твой отец сам вечно мотается где-то на стороне. Вы с ним одним миром мазаны. Вечно на чемоданах.

— А почему так, ты не задумывалась, мамочка?

— Потому что вы убегаете, вместо того чтобы противостоять трудностям и преодолевать препятствия.

Ее слова я обдумывала несколько секунд.

— Бегство — это способ противостоять тому, про что точно знаешь, что преодолеть это не можешь. Я вот, например, никогда не могу переубедить тебя.

— Не думай, что тебе удастся вот так просто уехать, — заявила мама.

— Одно я точно знаю о себе, о тебе, о нашей семье и об этой проклятой жизни, — ответила я, — что в ней нет ничего простого. Но если между нами будет океан… что ж, возможно, как раз это все и упростит.

Часть вторая

Глава одиннадцатая

Ни в коем случае не приезжайте в Дублин впервые в январе. За исключением того случая, если вам нравится жить в гибельной тоске и вечном унынии. Непреходящая угрюмая серость, промозглый холод, проникающий всюду. Вечно затянутые облаками небеса. Город — и большую-то часть года достаточно унылый — в эти мрачные дни календаря становится уж вовсе безрадостным.

— Впервые здесь? — спросил меня разговорчивый таксист, пока я загружала чемоданы в багажник, который он называл задком.

— Да. Буду учиться в Тринити.

— О, лощеная янки. Вы же янки, так?

— Да, я действительно американка.

— И умная, видать: учеба в Тринити, и все такое… В Тринити, знаете ли, раньше не принимали католиков, только несколько лет назад стали разрешать, — поведал мне таксист.

— Никогда об этом не знала. Значит, мне могли отказать.

— Да нет, им нужны янки и их гребаные деньги. Да и вообще, ситуация была малость сложнее, чем я рассказал. Вплоть до 1970 года на поступление в Тринити надо было получать особое разрешение Церкви.

— Какой Церкви? — уточнила я.

— А вы, блин, как думаете какой? Католической церкви. Архиепископ Дублина должен был благословить каждого католика, который хотел там учиться.

— Так, значит, сам колледж не препятствовал поступлению католиков?

— Официально, может, и нет, но их собственные гребаные протестанты сильно усложняли католикам жизнь в этих стенах…

Почему я сразу почувствовала, что этот тип порет ерунду? Почему я почувствовала также, что не стоит указывать ему на это и спорить?

— Да уж, отличное время вы выбрали для приезда. В январе весь город в спячке, и даже старая слепая псина до того сходит с ума, что готова броситься в Лиффи.

— Неплохая метафора.

— Вы чего, мудруете?

— Простите, я не поняла.

— Издеваетесь надо мной?

— Не сказала бы.

— На фиг мне не сдалось, чтобы какая-то гребаная янки надо мной издевалась.

— У меня не было такого намерения.

— Да уж, конечно.

Таксист надолго замолчал. Я зажгла сигарету и, отвернувшись, стала смотреть на убогий городской пейзаж. Мы проезжали площадь под названием Маунтджой. Некогда величественные викторианские здания на разных стадиях разрушения. Всюду мусор. И хмурые кварталы современных многоквартирников, очень похожие на те, что окружали Нью-Йорк, прямо рядом, на улицах, примыкающих к этой старинной, полузаброшенной площади. Дождь лил не переставая. С каждым взглядом ландшафт становился все более депрессивным. А водитель снова заговорил подчеркнуто миролюбиво.

— И где же вы живете в Америке? — поинтересовался он.

— Я родом из Нью-Йорка.

— Великий город, великий город… По сравнению с ним Дублин вам может показаться мелковатым. Но крэйк здесь офигенный.

Крэйк. Еще одно новое слово.

— Конечно, здесь не как в Нью-Йорке, здесь, в Дублине, вы не найдете такого множества черных.

Будь осторожна.

— Меня это не удивляет, — сдержанно отреагировала я.

— И нечему тут удивляться! Мы, блин, их сюда не пускаем.

Таксист сам весело рассмеялся этой своей остроте, поглядывая в зеркало заднего вида, не поддалась ли я не провокацию. Я решила, что сейчас самый подходящий момент прекратить разговоры с этим джентльменом. Сказав, что я очень устала после ночного перелета, я закрыла глаза… и действительно уснула. А проснулась оттого, что водитель вежливо постукивал меня по плечу:

— Вроде как приехали.

Я не ослышалась? В руке у меня еще тлела сигарета. А перед глазами был красный кирпичный дом в два этажа, с простой коричневой дверью, выкрашенной масляной краской. Я посмотрела на счетчик такси: восемьдесят пенсов за поездку. Вынув из кошелька фунтовую банкноту, я сказала, что сдачи не нужно.

— Эти двадцать пенсов — моя первая пинта, которую выпью вечерком. Премного благодарен.

Таксист помог мне достать чемоданы из задка. И на прощание пожал мне руку:

— Удачи вам! — С этими словами он сел в машину и уехал.