Ничего кроме правды

Мы поднялись на три этажа вверх, в маленькую комнату с искусственными цветами и плюшевыми креслами для гостей, мы, впрочем, никого не приглашали. Я пришёл прямиком из бассейна, и мои волосы были основательно растрёпаны: «Ты не хочешь хоть немного геля нанести, на кого ты похож?» — сострадательно вопрошала Верона. «Ах, всё равно!» — отвечал я. Я не хотел делать из этого официальной церемонии, по моему разумению, всё должно было быть возможно маленьким: самая малая церемония, минимум требований, минимальная программа. Туда, обратно, готово. «Вам нужна видеосъёмка?» — спросил человек, которому предстояло нас венчать. «Нет–нет, не хочу я никакого видео, вообще ничего не хочу» — ответил я. В конце концов, куда–то исчез свидетель, хотя Верона утверждала, что он всё–таки был. Стать мужем и женой стоило 88,50 долларов, работник отеля исполнял обязанности мирового судьи. Он говорил по–английски: «Laber! Laber! Laber!», а мы должны были отвечать «Yes!» Сперва я сказал «yes!», потом она сказала «yes!», вот и всё. Я никогда не забуду, как она потом посмотрела на меня, такой забавный взгляд, будто она хотела сказать: «…он действительно женился на мне!» Потом мы сделали несколько фотографий.

После нашей свадьбы, которая длилась пять минут, мы продолжили в прежнем духе. Ещё не войдя в номер, снова поссорились. Я сбежал в бассейн, Верона осталась наверху. У меня в голове начало проясняться: это была ошибка, это была ошибка, ошибка, ошибка, ошибка! Поразмысли теперь ещё раз! В конце концов, я нацепил шорты и вторично отправился наверх, чтобы аннулировать наш брак. В Лас — Вегасе это можно сделать в течение 48 часов с момента заключения брака. В коридоре мне бросилась в глаза светящаяся табличка с надписью «closed». У служащего WCH как раз был перерыв, и в этом я увидел знак судьбы: знаешь, а ведь сам Господь Бог не хочет, чтобы вы расставались.

Весь вечер я боролся с собой: «Слушай, почему бы тебе не пойти снова наверх и не отказаться, пока не поздно?» Но снова меня успокоил адвокат: всё easy, be спокоен. «Нет–нет, господин Болен» — говорила она — «не беспокойтесь теперь об этом. Вы не погибнете, если не поладите с супругой». Указания неба и адвоката, туда или сюда — я всё никак не мог успокоиться. Снова позвонил в Берлин Энди: «Знаешь, я женился, но мне страшно — я думаю, это вершина идиотизма с моей стороны!»

«Я тоже так думаю» — сказал Энди.

На следующий день зазвонил телефон: «Мальчик наш дорогой, почему ты не сказал, что женишься?» — это были мои родители, они прочитали радостную весть в газетах. Я был застигнут врасплох: «О, да, верно… Эээ… Я просто хотел рассказать вам это в спокойной обстановке, когда приеду домой». Я был уверен, эта новость была на совести Вероны. «Ты звонила кому–нибудь из прессы?» — потребовал я ответа, но она выкрутилась: «Нет», она только звонила подруге, которая, должно быть, знает кого–нибудь, кто знает кого–нибудь, кто в свою очередь знаком с каким–нибудь журналистом. В таком духе она мне объясняла. Всё это было, конечно же, противоположностью действительности. Верона знакома с Манни Мейером из «Бильда», который любил мою жену, наверное, ещё сильнее, чем я. Если успех Вероны на 10 % зависел от меня, то на совести Манни остальные 90 %. Если она ему говорила, что её пластинка — хит номер один в Тасмании, на следующий день об этом писали в газете, неважно, была ли вообще выпущена эта пластинка. Если она ему говорила, что ей предлагают выступить в тысяче различных телешоу, ей и тогда была обеспечена реклама в масс–медиа. И даже то, что она вылетела из «Peep», Манни Мейер объявил успехом. Потому–то Верона была так интересна для рекламодателей: спецы по маркетингу могут быть уверены, даже если она просто воздух испортит, все газеты напишут об этом. Для этого Манни мог бы даже изобрести ароматизированную газету.

Жратва на бензоколонке

Когда мы вернулись после медового месяца домой, Верона переехала ко мне на виллу Розенгартен. Это выглядело так: она одолжила у меня чёрный «Ягуар», смоталась несколько раз на свою квартиру в Эймсбюттель и вернулась со стопкой одежды и утюгом под мышкой. Это был переезд, который можно было бы назвать просто долгим визитом.