Ничего, кроме правды

Моше Даян и Ицхак Шамир, превратился, по сути, во второстепенный по значимости отдел, в аппендикс канцелярии премьер-министра. Канцелярия (или министерство главы правительства) вынуждено заниматься широчайшим спектром проблем, и на серьезное, свободное от конъюнктурных внутриполитических соображений обдумывание аспектов внешней политики зачастую просто не остается времени. В результате штат профессиональных дипломатов МИДа, многие из которых — действительно, блестящие специалисты — остается практически не у дел. Вдобавок это министерство постоянно лихорадит от политических назначенцев, которых с годами становится все больше и больше. Естественно, все это наносит огромный ущерб внешней политике Израиля, стремительно «теряющей лицо» и перестающей быть фактором, заставляющим считаться с собой международное сообщество.

Практически полностью МИД Израиля обесценился при премьер-министре Эуде Бараке (1999–2001 г.г.). Давид Леви, просидевший в кресле министра иностранных дел дольше, чем кто бы то ни было в последнее десятилетие (хотя при премьер-министре Нетаниягу, в 1996-99 г.г. он был практически отстранен от принятия существенных решений), при Эуде Бараке развернул бурную деятельность, наводнив МИД своими приближенными. Беда в том, что параллельно ему действовали еще три министра иностранных дел ёе Гас1о: Йоси Бейлин, Шломо Бен-ами и сам Эуд Барак, назначивший сам себя экстраординарным министром внешних сношений, единолично принимавшим все решения в вопросах внешней политики страны. А Леви окончательно превратился в «свадебного генерала», полностью лишенного какого-либо влияния.

Нечто подобное произошло и после выборов 2003 года, когда в ходе внутриликудовских и коалиционных торгов для Сильвана Шалома (сменившего к тому времени Давида Леви в качестве символа преуспеяния «представителей восточных общин») не нашлось, было, места за столом правительства. Возмущение «выходцев с Востока», почувствовавших себя обиженными и обделенными, было в спешном порядке погашено назначением Сильвана Шалома министром иностранных дел. Вряд ли стоит распространяться о том, что никакого влияния на существенные политические решения он в правительстве не оказывал и оказывать не мог. Все, опять-таки, решалось узким кругом министров иностранных дел де-факто, в который входили министр промышленности Эуд Ольмерт, сыновья и ближайшие советники премьер-министра и, разумеется, сам Ариэль Шарон.

Портфель министра иностранных дел ни в коем случае не должен вручаться кому-либо в качестве политического подкупа, он не может служить разменной монетой в коалиционных торгах или местом почетной ссылки для функционера, которого вдруг понадобилось отстранить от реальных дел так, чтобы он был доволен и не путался под ногами. Помнится, первым решился на такой шаг Ицхак Шамир, назначив Давида Леви министром иностранных дел (будучи уверенным в том, что последний абсолютно не подходит для этой высокой должности). Вслед за ним аналогично поступили Нетаниягу и Барак, что и довело МИД до жалкого состояния.

К этому добавляется практически полное отсутствие интереса премьер-министров Израиля к работе профессиональных экспертов. В аналитическом отделе МИДа и в аналогичных подразделениях ШАБАКа и Мосада трудятся эксперты высочайшего класса, чья работа остается практически невостребованной. Наши премьер-министры интересуются исключительно текущими оперативными разведданными, а аналитические записки и обобщающие исследования отправляются ими под сукно. Я обсуждал этот вопрос с Нетаниягу, с Пересом, с Бараком — как правило, все эти разговоры оставлялись ими без последствий.

Я не раз имел возможность сказать и Пересу, и Бараку: «Я не знаю, кто из нас прав, а кто нет. Я не претендую на всезнание, на монополию политического предвидения. Ноу нас есть три организации, в которых собраны лучшие специалисты-аналитики. Попросите у них спрогнозировать модель — то, как будет выглядеть Израиль и весь Ближний Восток через десять, или через пятнадцать лет. Пусть они проведут ролевые игры, отработают возможные варианты развития событий — как по вашему, так и по моему сценариям. Что произойдет с королевством Иордания? Какими будут наши отношения с Египтом, с Ираном? Что произойдет за это время в плане разработки оружия массового поражения? Как будет развиваться и куда доведет мир международный терроризм? Что будет происходить с арабским меньшинством в Израиле?».

Реакция Переса и Барака была почти идентичной. Перес отвечал мне в таком примерно духе: «Брось, они же ни разу не смогли толком предсказать, что будет — мир или война. Если бы я полагался на них, не видать бы нам Норвежских соглашений как собственных ушей. Если бы они пронюхали про подготовку этих соглашений, они бы торпедировали эту затею».