Ничего кроме правды

Луис пригласил меня к себе, в студию 33: бункер без единого окна, оставшийся со времён Второй Мировой на заднем дворе дешёвого магазинчика, около здания окружной полиции. Романтика гротов и пещер с серыми стенами с неоштукатуренными трубами. Эта его резиденция а-ля «прекрасное жилище» принадлежало сначала Ральфу Арни, тому самому дедуле, что высадил на наш берег суперхит «Tulpen aus Amsterdam» («тюльпаны из Амстердама»). А потом совершил стратегическую ошибку, женившись на девице, помешанной на карьере. Финансовой дырой Арни Луис воспользовался, чтобы приобрести студию.

Луис принадлежит к тому роду человеческому, что хочет и может работать до потери пульса. Это мне понравилось. В виде пробы я предложил ему поработать с Пенни Мак Лином и проектом «Tanze Samba mit mir» («Потанцуй со мной самбу») Тони Холидея. Оказалось, что мы с Луисом сенсационная команда: он хотел лучшего, я хотел лучшего. Из–за этого мы частенько спорили, даже угрожали друг другу хорошей трёпкой. Но это только подтвердило мысль о том, что по–настоящему спорить можно только с людьми, которым что–то дорого. Мы сталкивались так, что только искры летели, и эти искры попадали иногда на кассеты. Если бы позднее, во времена Модерн Токинг, появился бы некто третий, им мог бы быть только этот самый Луис Родригес «Испанский Спаниель».

Я пригласил Томаса в Студию 33. Хотя его голос в английских песнях казался мне просто фантастичным, жутко клёвым, мы с Луисом, по уши затраханные, создавали с ним, как и требовалось, песни на немецком. Нашей первой совместной работой стала «Heisskalter Engel» («Горячий холодный ангел»), кавер–версия песни «Send me an Angel». Это совсем никуда не годилось. Затем последовали душещипательные песенки, как то: «Was macht das schon» («Что в этом такого?») и «Wovon traumst du denn in seinen Armen?» («О чём ты мечтаешь в его объятиях?»). Тот ещё успех. Я был разочарован. Меня не покидало чувство того, что внутри скрыты гораздо большие возможности. Песня под названием «Endstation Sehnsucht» («Конечная станция — тоска») должна была положить конец нашим потугам в области немецкого языка.

В ящике моего письменного стола уже несколько месяцев песня под названием «My love is gone». «Ммммм, — отреагировал Энди — звучит она, конечно интересно, эта песня. Но припев не слишком удачен. Над ним тебе надо бы поработать».

Осенило меня во время отпуска, когда я загорал на пляже Пагуеро. В динамиках грохотала английская группа Fox The Fox, так что лопались барабанные перепонки. На пляже теснота, настроение жуткое, едва ли найдётся местечко на танцплощадке. И вдруг зазвучал сводный хор: «…precious little diamonds…!!!». Мальчики из Fox The Fox пищали в припеве фальцетом, высоко–высоко, в до–миноре. И на меня снизошло вдохновение, снизошло прозрение. Идея новой гениальной песни. Я решил, что припев из «My love is gone» должны исполнять высокие голоса кастратов, он должен повторяться эхом. Взрывная идея — сразу по двум соображениям. Во–первых, это создавало абсолютно новое экзотическое звучание, ничего общего с приевшимися непонятными песнями, как те, что делает Dj Bobo. А во–вторых, у меня наконец–то появился повод появиться на сцене и петь вместе с исполнителем. Ибо визг, подобный голосу евнуха, со студенческих лет, со времени Марианны Розенберг был моей специальностью. И ещё я счёл название «My love is gone» хромоногим, ему явно требовались костыли. Оно должно быть увлекательней, оно должно быть точней: «You're my heart, you're my soul», например. Я поразмыслил и понял: это подходит, здесь есть смысл, оно хорошо на ощупь.

И я уже точно знал, кто будет выступать со мной и петь первым голосом.

Пошло–поехало

Сразу по возвращении с Майорки я встретился с Луисом в студии 33. У входа в бункер раздался звонок, и я отворил дверь. В каморке колыхалась такая вонь, как от десятка дохлых кошек, я подумл было, не сбегать ли за кислородной маской. Посреди будки стоял Томас. Дело, оказалось, было в том, что магазин дешёвых продуктов со стороны улицы был вполне благопристойным, но вечерами исправно выбрасывал испорченные овощи и рыбу в открытый мусорный контейнер во дворе. Отходы скапливались и мирно лежали на солнышке, никто их не тревожил.

Луис, Томас и я остались в студии одни. Только пианист, оставшийся ещё с полудня, торчал в кухне и хлебал кофе. Я вставил в магнитофон демо–кассету, которую подготовил дома, и сказал Томасу: «Вот, гляди, как я себе это представляю».

Зазвучала мелодия «You're my heart, you're my soul», а потом припев в моём исполнении. Томас внимательно вслушивался, а потом сказал «я должен прослушать ещё разок.» В конце концов он направился в помещение для записи, за стекло, и надел наушники. «Ну, старина, за работу» — заявил я Луису. Он включил свою Revox–машину на 24 дорожки, и пошло–поехало.

«Deep in my heart there's a fire a burning heart

I'm dying in emotion

It's my world and fantasy…»