Ничего, кроме счастья

В то лето Олив поехал в Люберон к своим друзьям, среди которых была пара с тремя детьми, младшему одиннадцать лет, на год старше Леона. И Леон поехал с ним. Мне было (немножко) обидно. Олив показывал фотки, огромный бассейн, теннисный корт, сауна, миллион олив, река, где можно удить рыбу, и каноэ. Это был, кажется, дом бывшего владельца рекламного агентства. Ну вот, а я осталась одна в Лионе с мамой. Она старалась приходить домой пораньше, чтобы проводить вечера между нами девочками, как она говорила. Но проводила она их все больше на телефоне. Иногда уходила в свою комнату, чтобы поговорить без помех. Я хоть и изуродованная, но не глухая, я слышала слова, слоги, острые колючки. Мне было от этого грустно. Я думала о Паршивом Псе. И он ведь, наверно, укололся о те же шипы. Может быть, из-за них-то он и стал Куском Дерьма. Я сказала себе, что поговорю об этом с психологом. Однажды вечером мама вышла из своей комнаты с телефоном в руках, и капельки пота блестели у нее над верхней губой. Я только потом поняла: удовольствие, наслаждение, чувство вины. Мы ели дыню. Мама говорила, что ни к чему их нюхать, дыня всегда пахнет дыней, а чтобы узнать, спелая ли она, надо нажать на хвостик: если он сразу отделится, дыня что надо. Многому же она меня научила :-) В больнице Женевьева велела мне перекатывать кусочки дыни во рту, чтобы выделялась слюна, это, мол, отличное упражнение на симметричность. Я спросила ее, покраснев, поможет ли мне это отличное упражнение на симметричность когда-нибудь как следует поцеловать мальчика. Она улыбнулась. Ты научишь меня? Да. Когда ты сможешь разгрызть орех, Жозефина. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

После дыни мы посмотрели фильм, никакой, но мама больше смотрела свою почту, потягивая розовое вино. Мы и не разговаривали толком. Между нами дурочками, а не девочками. Я сказала ей, что она не обязана стараться приходить домой пораньше. Тогда она взяла меня за руки. На секунду я поверила, что существую, что она поговорит со мной. Но она только заплакала.

5 мая первого года Пса снова вернулся УВ (Ужасный Вопрос). Почему ты выстрелил в меня первую?

21/05

Сегодня днем я вернулась домой в машине «Скорой помощи». Раздолбанной. Не такой красивой, как та, в которой я приехала из Парижа, ночью, с голубыми, как молнии, мигалками. Мама и Олив вывесили в прихожей плакат. Добро пожаловать, наша Принцесса. Олив взъерошил мне волосы и ушел. Леон был в школе. У себя в комнате я убрала подарочки от медсестер. Мы с мамой разобрали чемодан. А потом она преподнесла мне подарок. Оранжевый платок, дорогой, фирменный. Я отлично знаю, зачем. Ненавижу их, и ее, и платок.

24/05

У психолога сегодня было хорошо. Он старенький и немного пахнет псом, но добрым псом. У него глаза кокера, грустный взгляд и корочки в уголках. Мне иногда аж больно, когда он на меня смотрит. Потому что ему тоже, наверно, больно смотреть на меня с ломтями бекона на щеке. Мы работали над словами, которые могут всякое такое объяснить, выразить невыразимое (это слово номер один, которому он меня научил). Безумие. Депрессия. Горе. Безмерное горе. Недуг. Но по мне это были чересчур нормальные слова. Тому, что он сделал со мной, что собирался сделать с моим братишкой, а потом и с собой, нет названия, так говорит доктор. Он должен был бы начать с себя. Я спросила, можно ли назвать что-то, чего не существует. Он нашел мое замечание интересным. И побудил (слово номер два; глагол, ну да ладно) меня продолжать искать. Слово – это ключ, – сказал он, – а ключи нам еще понадобятся.

Поначалу мне было очень грустно. Когда я проснулась в больнице. Голова у меня горела. Мама плакала, у нее были красные глаза, врачи побуждали ее выйти из моей палаты. Все расплывалось. У меня так болела голова. Кто-то спросил меня, что случилось. Я не знала. Я просто спала. А когда проснулась, почувствовала, что у меня не хватает половины лица. Как будто сквозняк был на месте рта. И столько крови, все простыни были мокрые, липкие. Я встала. Увидела, как Пес склонился над Леоном с револьвером в руке. И все.

Злость пришла позже.

28/06

Гениально! Я смогла поесть картофельной запеканки с мясом. Обрыдли супчики, мороженое, соки. Все, чем пичкают старичков, когда у них не осталось зубов или они мегабольные, как мой дедушка. Мне все еще больно глотать. Иногда во сне я кусаю бифштекс или даже просто жую блинчик с сыром и ветчиной. Запеканка была вкусная. Олив сам ее приготовил. С тех пор как мы живем в Лионе, стряпает он, у мадам нет времени, у нее такая важная работа. А он у нас теперь фрилансер. У него все больше татуировок на теле. Японские идеограммы. Вчера он показал мне новую, на лопатке, модуру, что значит «вернуться назад». Это для того, сказал он, чтобы не забывать, что мы никогда до конца не сведем счеты со своим прошлым. По-моему, он курит слишком много косяков, но бывает иногда классным. А вот мама – больше нет.

* * *