Ничего, кроме счастья

Я сегодня вышла на улицу одна, без платка, без повязки. Шла, стараясь, чтобы слева от меня всегда была стена или еще что-нибудь. Вообще-то люди ни на кого толком не смотрят. Нет, вообще-то смотрят. Мужчины, старики лет сорока, потому что я в джинсовых шортах, и у меня длинные ноги, слишком длинные, говорит мама. Завидовать ей нечему, она-то у нас бомба. Она рассказала мне однажды, как склеила Пса. Хотела бы я на это посмотреть. Мама в одном бюстгальтере, со своими большими сиськами, и этот путается в длинных брюках в примерочной кабине. Ну и нечего ей теперь из себя меня корежить, результат-то налицо. Правда, она сказала мне, что они любили друг друга, очень любили, но со временем она поняла, что он больше любит покой, а она – бури. Хорошенький покой – стрелять в свою дочь. Завтра я иду к психологу. Он вернулся, это гиперклассно.

19/08

Всегда он был белый, как задница. А сейчас такой загорелый. Только чуть-чуть белого осталось между пальцами, миленько так. Мы говорили о словах для названия чудовища. У меня появились новые. Садист. Варвар. ГГ (Громадное Говно). Каждый раз он просил меня истолковать их. Варвар, например. Я сказала: тот, у кого нет морали, кто больше не принадлежит к цивилизации. Он мелко кивал головой, подбадривая меня. Я продолжала: кто вернулся к дикому состоянию, к состоянию зверя, как те, что пожирают своих детенышей. Черепахи так делают, морские черепахи. И еще свиньи едят своих поросят. «Свинья» – это слово мне тоже нравилось. Свин. Это очень важно – подбирать верные слова. Потом мы говорили о внешности. Он спросил, какой я себя вижу. Через три недели мне в школу. Он хотел знать, как я себя чувствую. Я описала себя, это было нелегко, потому что до Свина мое лицо было красивым с двух сторон. Теперь не то. Трудно найти слова, чтобы говорить о себе. Раньше мама и даже Олив говорили, что я красивая, что мальчики будут драться из-за меня. Теперь дома об этом помалкивают. Говорят, что я делаю успехи, что выгляжу лучше, что уже не так заметно. Черта с два. У меня на левой щеке кусок ветчины, распластанный до самой шеи; в нижней челюсти ямка, как будто тот боксер с татуированным лицом, не помню, как его зовут, он играет в «Very bad trip»[67], врезал мне со всей дури. Так что не знаю, где они видят улучшение, я его не вижу. Он протянул мне зеркало. Все такой же ужас. Он предложил мне улыбнуться, хорошенько посмотреть на свою улыбку и описать, что я вижу. «Улыбку», – сказала я. «Вы уверены?» Я снова хорошенько посмотрела, улыбнулась еще шире, дура дурой. Да, я уверена. Вы совершенно уверены, что это не гримаса? И тогда я посмотрела ему прямо в глаза, обычно-то я не дерзаю. И сказала ему спасибо, спасибо, доктор. Потому что, хоть на полвывески еще без слез не взглянешь, ко мне вернулась улыбка. Она больше не кривая, как вначале, она стала милой, какой была на моих прежних фотографиях, красивая улыбка, приятно посмотреть, красивая, как голубое небо, как светлая ночь. Без Пса.

29/08

Сегодня мы ходили с мамой по магазинам. Нашли у «Жерара Дареля» красивую сумку для моих школьных принадлежностей. Олив подарил мне потрясную перьевую ручку. Писать ей я не буду, никто давно не пишет перьевыми ручками, но все равно это супер с его стороны. Ему сейчас позвонил один очень крупный фрилансер по поводу рекламы какого-то автомобиля. Он уезжает на две недели в Париж; может быть, и на три. Ручаюсь, что вернется с новой татуировкой. «А может быть, и с новой машиной», – усмехнулся он. Пожелал мне хорошего начала учебного года и посоветовал побольше улыбаться. А я хандрю. В этом году я практически не училась. Немного заочно, немного в больнице, в самом начале. Так что я осталась на второй год. И это хреново. Я иду в другую школу. Если у меня там не будет подруг, плевать. Мы перепробовали уйму тональных кремов. Один мне в ноль подошел. И я немного повеселела.

* * *

Я помню Ответ № 1, который я нашла на УВ (Ужасный Вопрос): Он сыграл в орла или решку.

13/09