Ничего личного

Дрожа от холода, он сбросил одежду. Тело сразу покрылось мурашками, отчего кожа стала похожа на апельсиновую кожуру. Слава богу, вода была горячей, и он быстро согрелся. Как хорошо! Через десять минут в ванную заглянула Саша.

— Леша, ты здесь уснул?

— Тебе-то что? — буркнул он.

— Выходи. Эх, джинсы жалко! Теперь на них останется масляное пятно!

— А щеку мою тебе не жалко? Тоже останется пятно.

— Кровь остановилась?

— Это же не пулевое ранение.

— Вылезай. Мне холодно, я в ночной рубашке.

— Залезай, — Алексей отодвинул занавеску.

— Ну, тебя! Четыре утра!

— Что еще не делают нормальные люди в четыре утра? Не принимают душ, не дерутся, не занимаются любовью…

— Ну, на счет любви я ничего не говорила, я только не люблю, когда мокро.

— Ладно, беги в постель, я сейчас.

Он постоял еще немного под горячими струями, закрыл воду и нашарил полотенце. Потом оделся и побежал в комнату. Упал в кровать и окунулся в знакомый запах ландышей. Саша подвинулась:

— Ты теплый?

— Да.

— Как всегда врешь! Холодный. Хитрый, на нагретое место!

— Иди сюда, — он притянул жену к себе.

— Что у вас там случилось? С кем подрался-то?

— Да ну их! Лучше поцелуй меня. И пожалей.

— Вот еще ребенок, — проворчала она, гладя Алексея по голове. — Бедный, бедный, несчастный Лешик. У нас болит щека, нам мордочку набили…

— Это я набил, — обиделся Леонидов, отодвигаясь. — Я!

— Ну, хорошо: мы мордочку набили… Постой. А зачем тогда тебя жалеть?

— У меня рука болит. Я слегка погорячился.

— Леш, давай спать?

— Спи. А я все равно не усну.

Саша отвернулась к стене, сладко вздохнула и через несколько минут уже дышала глубоко и ровно. Алексей понемногу успокаивался.

Все пройдет. И это тоже. Завтра он расстанется с этими людьми навсегда. Жаль, что недооценил Сашу Иванова. Жаль. С другой стороны: что бы это изменило? Главное: трупов больше не будет. Это главное. А все остальное… Сам же сказал: так устроен мир. Существующий порядок вещей не изменишь. Он сладко зевнул и закрыл глаза. Вскоре к нему пришел сон.

А за окном уже был новый день. И если бы он знал, что неприятности еще не кончились, то ни за что не уснул бы.

Глава 11 ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ

В половине восьмого утра он открыл глаза и подумал: неужели же это никогда не пройдет? Дурная привычка просыпаться в одно и то же время? Саднила расцарапанная щека, болела рука. Он тут же вспомнил ночную драку. И как теперь показаться людям на глаза? У жены в косметичке должен быть тональный крем. Алексей проворно вскочил с постели.

«Куда в такую рань, чучело?» — обозвал он сам себя. Но лежать не хотелось. «Тело, как фарш, только-только из мясорубки. Пока очухаешься, слепишься в котлету, и уезжать уже пора. Рука болит. Зато зарядку можно не делать! Производственная травма — лучшее оправдание лени. Не могу же я в таком состоянии болтаться на перекладине?».

Он сладко зевнул и пошел умываться. Приняв водные процедуры, вернулся в комнату и сел в кресло. Покосился на спящих Сережку и жену.

«Спят. Дрыхнут. Как цуцики. А я тут ходи! Даже поговорить не с кем!»

— Сашка, спишь? — позвал он. — Где твой тональный крем?

Она что-то пробормотала под нос и закуталась в одеяло. Косметичка лежала на подоконнике, он давно уже это заметил. А жену пытался разбудить из вредности. Выудив из жениной косметики крохотное зеркальце и тюбик тонального крема, Леонидов принялся замазывать синяк под глазом. Изведя с полтюбика, понял, что вышло еще хуже, чем было. И как только бабы это делают? Красятся, то есть. Жирно, противно. Но чтобы оправдаться в потраченном креме, оставил все, как есть.

Стараясь не шуметь, вышел в коридор. И на всякий случай закрыл глаза. Потом открыл. Еще раз закрыл. И открыл. Ничего. Трупа на полу не было. Ну, слава тебе!

Потом он осмотрел место ночной засады. Да, хорошо порезвились! Пара казенных стаканов разбита, диван сдвинут, по обивке размазано шпротное масло, на полу ошметки раздавленной еды. И бардак. То есть, бардак и на полу тоже.

«Ничего, Серебрякова заплатит. Главное, что мебель цела, а казенная посуда немного стоит. Не из золота же! Стакан граненый в количестве две штуки. Тарелка глубокая одна. Разбиты в результате ночной драки. Результат на лице».

Зато на душе покой. И больше никаких трупов.

«Не зря я лежал в засаде. Пойти, что ли, Барышева разбудить? Одуреешь тут со скуки! И поделиться не с кем!»

Барышев пришел сам. На зов души друга. Минуты через три раздались его тяжелые шаги. Потом показались квадратные плечи.

— Не спится? — ядовито поинтересовался Леонидов. Пряча лицо в профиль. Синяком в сторону окна.

— С добрым утром!

— И тебя.

— Ты живой?

— Что за вопрос? — подозрительно спросил Алексей.

— Если бы я все это придумал, то первым делом спустил бы с балкона тебя.

— Ну, спасибо. За откровенность.

Лицо у Алексея затекло. Неудобно разговаривать боком. Когда все твое злорадство адресовано окну, эффект практически нулевой. И он развернулся. Барышев удивленно присвистнул:

— Тю… Бандитская пуля?

— Это синяк. В тональном креме. И пара царапин.

— Женщина, что ли, маникюром провела?

— Завидуешь?

— А то! Когда чемоданы будем паковать?