Ничего личного

– Это вам так кажется. Некоторые падают, некоторых так кладут, что они якобы упали. Разное бывает. Сегодня случай другой: девушка покончила с собой. Ее тело в номере. Никто его не трогал.

– Самоубийство? – обрадовался Семеркин. Ну, это меняет дело! Должно быть, преступник раскаялся, и…

– А вы не спешите с выводами.

– Так-так… А где Серебрякова? – словно бы невзначай поинтересовался Семеркин.

– Что, торопитесь узнать сегодняшнюю ставку? Боюсь, она не очень высока, принимая во внимание очевидность случившегося. Правда стоит гораздо дешевле, чем ложь. То есть, вообще ничего не стоит.

– Но-но! Я при исполнении! А вы опять, товарищ Леонидов. Допустили. Служебным расследованием пахнет.

«Ты да плюс Саша Иванов… – невольно поморщился Алексей. – А где Саша, там и Манцев. А где Манцев, там и… В общем, хорошая компания собирается».

– Итак, осмотрим место происшествия, – важно сказал Семеркин.

– Пожалуйста. Вон та дверь. Сорванная с петель.

– А кто ее сломал? – подозрительно спросил Семеркин.

– Настоящий мужчина.

– А зачем?

– Чтобы войти. Видите ли, труп не хотел нам отпирать. Хотя мы стучали. Долго. И даже ногами.

– Можно было и поаккуратнее…

– Можно, – вздохнул Алексей. – Но не получилось.

Вслед за старлеем и экспертом Алексей прошел в номер, где лежала мертвая Ольга Минаева. Семеркин сдернул простыню и присвистнул:

– Это же та красивая девка! Блондинка! Я ее сразу заметил! Ничего себе ноги!

– Нечего пялиться, – выхватил у него простыню Алексей. И вновь прикрыл голые Ольгины ноги.

– Я тут осматриваю!

– Мужские тела тебя не так интересовали. Твое дело подлинность почерка установить и проверить, нет ли следов насильственной смерти. Хотя, тут и так все ясно: дверь была закрыта изнутри, едва сломали.

– Чего это она? А? – удивился Семеркин. – Такая деваха! Дура, что ли? Столько мужиков по ней, небось, сохло! Могла бы на «Мерседесах» ездить да каждый день в рестораны ходить!

– Кто в чем видит простое человеческое счастье. Ты, Вячеслав Олегович, не затягивай: составляй протокол, снимай показания. Народ на похороны торопится.

– Я должен все по закону…

– С каких это пор?

– А причина смерти? То есть мотив? С чего она вздумала травиться? Ага! А вот и записка!

– Да. Это предсмертная записка.

– «Это я убила…» – прочитал Семеркин. – Ну, вот! Я же говорил! Убийца раскаялся!

Леонидов поспешно вышел из номера. Сил его больше не было. В его собственном номере Саша, очень грустная, пыталась играть с Сережкой в карты. Только ходила невпопад и била не теми козырями. Сережка злился:

– Мама, у нас же пики козыри, а ты опять бьешь бубями!

– Да-да, я забыла.

– Мама, а почему опять приехала милиция, и нас никуда не пускают? Так всегда в санаториях?

– Нет, зайчик, это просто так получилось.

– Почему?

– Не знаю.

– Знаешь, но не говоришь, потому что я еще маленький.

– Да, ты, слава богу, еще маленький. – Саша прижала к себе его темную голову. – Мы скоро уедем домой. Совсем скоро.

Она подняла на мужа глаза:

– Леша, эту процедуру никак нельзя ускорить? Опять всех будут заводить по отдельности в боковую комнату и задавать все те же вопросы? Я устала, страшно устала… Скорей бы уже на работу.

– Ладно, я что-нибудь сделаю.

Он снова пошел искать Семеркина. Тот готовился выступить по полной программе. Леонидов подошел к нему и сказал:

– Давай быстренько народ в холл. Мы сейчас проведем общее собрание и разъедемся по домам.

– Нет, я так не могу. Надо, как положено.

– Да чего там! Люди с ума от страха сходят! Еще подумают, что завелся какой-нибудь маньяк!

– Нет, так не положено… – занудливо сказал Семеркни.

– Да заткнись ты! – не выдержал Алексей. – Я тебе сказал, как надо поступить.

Через десять минут все взрослые собрались в холле.

– При милиции будем или как? – спросил Леонидов.

– А в чем, собственно, дело? – раздался чей-то недоумевающий голос. Он машинально отметил: женский.

– Можете говорить, Алексей Алексеевич, – сказала Серебрякова.

– Благодарю вас, Ирина Сергеевна, – и он отвесил шутовской поклон. – Прежде чем мы разъедемся, я хотел бы сказать пару слов. Здесь некоторые хотят свалить все на Ольгу Минаеву. Она, мол, убила. А потом раскаялась и покончила с собой. Это не совсем так.

Присутствующие на общем собрании тут же затихли. Семеркин безразлично уставился в потолок.