Ничего не планируй

Я последовала ее примеру и тут же почувствовала, как Вафля принялся обнюхивать мои ноги, видимо выискивая крошки.

– Помнишь, у тебя было любимое платье, которое ты надевала в детский сад? А помнишь, как ты плакала и плакала, когда выросла из него?

Я кивнула, хотя этот момент помнила по фотографиям и рассказам других, а также по биографии Кэсси Грант. Мне так нравилось одно платье – синее, с парусниками на воротнике, что я хотела носить его каждый день в садик, поэтому маме пришлось тайком купить еще два таких же и менять их.

– Может быть, – наконец ответила я.

– Ты не любишь, когда все заканчивается, – с грустной улыбкой сказала мама. – Но если этого не будет происходить… – Она умолкла.

– То что? – слегка дрожащим голосом спросила я.

– Ты сильно заскучаешь, – просто ответила она. – Иногда, чем сильнее ты пытаешься за что-то держаться, тем меньше это ценишь. – Мама слегка наклонила голову набок. – Я тебе когда-нибудь говорила, что однажды почти согласилась с издательством, чтобы комикс застыл во времени?

– Что? – Я уставилась на нее.

Я думала, я знаю все о «Центральном вокзале Грантов», но об этом никогда не слышала – ни в одном интервью, ни в приписках к коллекционным журналам.

Мама кивнула.

– Этого хотело издательство. Им не нравилась идея, что все стареют, что дети растут и в конце концов уедут из дома в колледж, что Вафля умрет…

Услышав это, реальный Вафля посмотрел на нее, а затем плюхнулся на пол рядом со мной и положил голову мне на ногу. Кажется, он действительно запомнил свою кличку.

– Так почему ты этого не сделала? – Мне даже в голову не приходило, что мы могли не вырасти в комиксе.

– Потому что в каком-то смысле это было бы обманом, – сказала она, поставив свою кружку и посмотрев на меня. – Ты не можешь заморозить мгновение, как бы тебе этого ни хотелось. И если бы я сделала это с комиксом, то жила бы в прошлом и в конце концов начала бы повторять одни и те же шутки снова и снова.

Я медленно кивнула и проглотила комок в горле.

– И что ты хочешь этим сказать?

– Я говорю, что ты можешь не верить мне – и даже злиться на меня – прямо сейчас, – улыбаясь, сказала она. – Но в конце концов все будет хорошо. – Мама полезла в карман и протянула мне две двадцатки. – И ты должна съездить за пончиками.

Несмотря на то, что я выпила почти целую кружку кофе перед тем, как переодеться, у меня не получалось до конца разбудить себя. Возможно, именно поэтому я не сразу распознала человека, который стоял на обочине с чемоданом и вельветовой дорожной сумкой. Это была Брук. Я опустила стекло в пассажирской двери и склонилась над сиденьем, чтобы поговорить с ней.

– Привет, – позвала я.

Она оторвала взгляд от телефона и, моргнув, посмотрела на меня.

– Чарли? Что ты делаешь на улице так рано?

– Еду за завтраком, – ответила я. – Эм… Что случилось? – добавила я, когда она вновь посмотрела в телефон, видимо, не собираясь объяснять, что она делает на дороге со своим багажом.

– Я забронировала билет на ранний рейс до Калифорнии, – скрестив руки на груди, объяснила она. – И заказала такси, но, кажется, водитель заблудился. Он опаздывает уже на полчаса. Я как раз собиралась отменить заказ и попробовать найти другого водителя. Мне нужно успеть на самолет.

– Ты улетаешь из аэропорта Джона Кеннеди? – спросила я.

Брук покачала головой, сложив руки на груди.

– Ближайший вылет из маленького аэропорта неподалеку, – сказала она и снова посмотрела в телефон. – Но, судя по всему, я на него опоздаю.

Я чуть поколебалась, а потом наклонилась и открыла пассажирскую дверь.

– Я могу тебя подвезти, – предложила я. – Садись.

Брук посмотрела на меня, словно обдумывая, стоит ли соглашаться. Затем возможно, осознав, что по-другому не успеет или что другой водитель тоже может заблудиться, приняла верное решение. Она кивнула и направилась к багажнику – положить свои вещи.

Мы ехали в тишине, и, казалось, между нами физически ощущалась причина, по которой она сидела сейчас рядом со мной; по которой вообще оказалась ранним утром на улице с чемоданом.

Я сомневалась, стоило ли мне спрашивать – притворившись, что ничего не знаю, – или подождать, пока она сама расскажет. Но чем дольше длилось наше молчание, тем больше оно становилось неловким.

Брук была такой же собранной, как и всегда, – в темных джинсах и белой кофте в синюю полоску, а волосы прямые и гладкие. Но под внешним лоском скрывалась усталость, а лицо осунулось. Когда я уже собралась прервать молчание, Брук, все еще глядя в окно, наконец, заговорила.

– Мы с Дэнни расстались.

Я взглянула на нее, а затем снова на дорогу.

– Он рассказал мне, – призналась я. Сейчас было слишком рано, а кофе так и не подействовал, и правдоподобно изобразить удивление не удалось бы.

Брук рассмеялась, вглядываясь вдаль.

– Наверное, мне следовало догадаться.

– Мне действительно очень жаль.

– Правда? – спросила она, а затем пристально и вопросительно посмотрела на меня взглядом, прожигающим насквозь.

– Да, правда.