Ничего не возьму с собой

Никита смотрит на Габриэллу во все глаза. Нет, это не его Черри. Его Вишенка была тонкой, воздушной, ее голос звенел, как колокольчик. Эта женщина какая-то квадратная, медные волосы небрежно собраны в пучок, лицо разрисовано самым вульгарным образом. Это Ирина, кладовщица со склада, которым заведовал Игорь Недзвецкий.

Габриэлла засмеялась, расстегнула куртку и сняла свитер с высоким воротом. Под ним оказался сшитый из поролона плотный корсет, который увеличивал грудь и живот и вообще придавал фигуре мешковатость.

— Ненавижу эту штуку! Но было бы хуже, если бы я была такой вот толстой, толстухе спрятаться труднее. — Габриэлла толкает ногой корсет и надевает куртку, которая тут же обвисает на ней.

Влажными салфетками она снимает ужасный макияж, и вместе с макияжем исчезает лицо. Прежними остаются только глаза, огромные, карие. Как он когда-то любил эти глаза, он готов был на все, чтобы только засыпать и просыпаться с этой женщиной. А оказалось, что ему нужно-то совсем не это. И гораздо лучше просто сидеть на кухне после работы и смотреть, как твоя женщина готовит ужин, что-то рассказывать ей или просто помолчать вместе и точно знать, что тебя всегда ждут и тебе рады. И самому спешить домой.

Голос Габриэллы тоже стал прежним, а до этого был низким, грубоватым.

— Не понимаю. — Никита смотрит на Габриэллу, а веревка, которой скручены его запястья за спиной, никак не хочет ослабевать. — Ты получила квартиру, чего ты хочешь еще?

Лицо Габриэллы исказилось, маска сползла с него, обнажив то, что изначально под ней было — безумие.

— Квартиру? — она засмеялась. — Да, квартира — это отлично. Только мне надо совсем не это. Мне нужно, чтобы ты страдал. И я сейчас жалею об одном: о том, что ты страдал недостаточно. И папаша твой — ублюдок, не страдал… но его нужно было убрать, он начал что-то подозревать.

Никита ушам своим не верит.

— Ты… господи, за что? Что я тебе сделал?

— Ты убил моего брата. Из-за тебя моя мать умерла в сумасшедшем доме, перерезав себе вены, — зашипела Габриэлла с исказившимся лицом. — А твой папаша убил моего отца. Ты считаешь, этого мало?

Никита в недоумении смотрит на Габриэллу, а та засмеялась и достала нож с тонким лезвием.

— Не помнишь? — Она злобно смотрит на Никиту, и в глазах ее безумие. — Я знала, что ты не помнишь. Но я рада, что ты будешь умирать, зная за что.

— Я никого не убивал.

— Убил. — Габриэлла приблизилась к Никите и разрезала на нем рубашку. — Ты убил моего брата, его звали Костя Туманов.

— Туманов? — Никита нахмурился, вспоминая. — Не знаю, о ком ты говоришь, ты…

Костя!

Никита вдруг все понял. Костя, сын того вечно пьяного капитана из соседнего дома, в гарнизоне в Казахстане! А Габриэлла — его сестра, и есть еще брат.

— Я вижу, ты вспомнил, — Габриэлла мстительно прищурилась. — Я наблюдала за тобой несколько лет. Я видела, как ты строишь свою жизнь. Я училась в том же университете, что и ты, знаешь? Отличный там факультет психологии, я сумела разобраться в том, что произошло, не сомневайся! Я хотела оставить тебя напоследок, когда я вырву из твоей жизни всех, кого ты любишь, кто тебе дорог. И эту корову Лепехину тоже. Фи, как ты мог! Так скоро после меня, и кто? Лепехина, вечный массовик-затейник, никому не нужная в жизни, реализующая свои комплексы и страхи, организовывая народные гулянья. Что угодно, лишь бы не быть одной, чтобы не лезли мысли о том, как собственная семья ее отвергла. И приятель ее. И его уродливая сестрица. Ты себе не представляешь, как легко манипулировать людьми, если знаешь их страхи и тайные желания!

— Послушай, я…

— Нет, это ты послушай, — Габриэлла оскалилась. — Это ты меня послушай. Я спала с тобой два года, потому что мне нужно было уничтожить тебя. Убить — нет, смерти ты не боялся, а вот потери репутации, потери социального статуса — да, боялся. И я отобрала у тебя все это, и мамашу твою, вечно улыбающуюся идиотку, тоже… Что, не нравится? А как ты думал? После того что ты сделал, будешь жить-поживать как ни в чем не бывало?

— Твой брат был больным ублюдком, злобным сукиным сыном. Таким же точно, как твой папаша. А твоя мать была тупым бессловесным животным, не способным защитить собственных детей. — Никита чувствует, что злость переполняет его и больше нет страха. — И ты такая же чокнутая, как она. И такая же придурковатая, как твой папаша, у которого мозгов не хватило воровать так, чтобы не попасться.

Габриэлла ударила его ножом, и боль сожгла весь воздух в легких Никиты.

21

Диана вышла из машины, оглядываясь вокруг. Она собрала винтовку и зарядила ее.

Уже светало, машина Реутова стояла у какого-то здания, выглядящего пустым и заброшенным — ни одно окно не светилось. Впрочем, еще довольно рано.

Треснувшая табличка у входа гласила: Институт судебной медицины.

Диана вздохнула — в какой-то момент она потеряла машину Дэна из виду и долго кружила по Острову, пытаясь найти пропажу, пока не обнаружила ее припаркованной в зарослях боярышника, окруживших старое красивое здание, знававшее лучшие времена.