Ничего не возьму с собой

— Вижу. — Семеныч хмуро зыркнул на Никиту из-под низко нависших бровей. — Сказал же — вылечим мамашу. Разве можно так реагировать? Больную только расстраивать. Она же все чувствует. Ну, давай еще одну, только теперь потихоньку. Виданное ли дело — доводить себя до такого состояния. Чем ты матери поможешь, если загремишь в соседнюю с ней палату?

Никита хотел было сказать, что это из-за него мать и попала сюда. Но как рассказать этим хорошим душевным людям о той бездне мерзости и безнадеги, в которую он угодил? Кто ему теперь поверит, особенно если увидят фотографии, которые делала Вишенка, и прочитают то, что она соорудила в этом ее видеодневнике?

— Нет, Валь, тут еще что-то стряслось. — Ника поднялась и подошла к Никите вплотную. — Ты… как тебя зовут?

— Никита.

— Ты давай-ка, Никита, расскажи нам, что стряслось у тебя. Ну, помимо проблем с мамой.

Никита пил коньяк и думал о том, что нет в мире никого, кто поверил бы ему. Вот она, Вишенка, хрупкая, прекрасная, трогательно беззащитная, с глазами раненого олененка, избитая и пострадавшая. И вот он — здоровый, сильный и самый обычный, ни разу не сказочный принц, просто обыкновенный мужик, поедатель котлет и борщей, который совсем еще недавно считал, что все в его жизни отлично и на годы вперед распланировано и определено.

— Ну, тоже верно. — Семеныч подлил ему еще коньяка. — Ника, давай обедать, раз уж принесла, жрать хочу. И Лариску бы позвать, она тоже голодная.

Дверь открылась, и в ординаторскую проскользнула худенькая сероглазая докторша со строгим ртом.

— Лариска, дверь запри! — скомандовала Ника, хлопоча у стола. — Вот ведь как знала! Вовремя приехала… и ты, Никита, садись ближе, тут всем хватит.

И не то от коньяка, который шумел в голове, не то просто от того, что напряжение достигло своей крайней точки и дальше уже либо слетать с нарезки, либо что-то предпринимать кардинально иное, но Никита вдруг рассказал этим практически незнакомым людям все как есть. И видеодневник показал, и фотографии.

Ника долго листала туда-сюда многочисленные свидетельства его преступлений.

— Подлая какая баба! — Она подала телефон Семенычу, и они с Ларисой тоже принялись просматривать снимки. — Вот же гадина, прости, господи!

Она верила Никите, он это видел. Она верила, и верил Семеныч, и его жена, строгая Лариса. Они поверили ему, поверили сразу, и он не понимал причин этого доверия, но осознание того, что сейчас верят ему, даром что Вишенка расписала все это, полыхнуло в нем надеждой и радостью. Ему очень нужно было, чтоб хоть кто-то ему поверил.

Верила мать, но она мать, и она его знала. А остальные… даже друзья, с кем много лет дружили, общались — никто не поверил ему. Эти же чужие люди поверили сразу и безоговорочно.

— Так, значит, ты сейчас без работы, без денег, без имущества, и все что есть — квартира твоей бабушки, где вы с матерью и живете? — Семеныч моментально ухватил самую суть. — Что ж, клиническая картина мне совершенно ясна. Бывают, брат, и похуже ситуации, но гораздо реже. Ника, ты общаешься с Ольгой Витковской? Пусть выяснит на предмет работы для нашего друга. Правда, историю эту придется рассказать и ей тоже, но это к лучшему. Если кто и способен тебя полностью оправдать, так это Ольга — она сразу выяснит правду.

— Да толку-то… — Никита вздохнул. — Официально ничего не было предъявлено, а неофициально — это все просто ее слова, подтвержденные фотографиями. Кто мне поверит?

— Я вот поверил, и мы все. — Семеныч хмыкнул. — И если поверит Ольга, то ее слову поверят такие люди, что нам с тобой и не снились. Слово — оно, брат, у каждого по-разному весит, у иного и вовсе ничего, а у иного — золотом платят. Ольга как раз из тех, чьи слова на вес золота. Ну, а денег мы тебе одолжим, конечно… Не спорь, жрать-то надо! Жить на что-то нужно, и матери то одно, то другое носить. Цветы, например, коль она скоро на поправку пойдет. Я операцию сделал, без ложной скромности, отлично, а она еще не старая и довольно крепкая, сердце поизносила только, но теперь будет лучше прежней. А там заработаешь — вернешь. Нет, понимаешь, безвыходных ситуаций, парень, ясно?

— Ясно.

Что ж неясного. Вот только что он тонул и уже шел ко дну, а его выдернули на поверхность, и воздух такой сладостный, надышаться невозможно.

— То-то, что ясно. — Семеныч прошелся по тесному кабинету. — Квартиру и прочее ты ей отдал, конечно? Ну, на это и был расчет. Ладно, дальше будем думать. Пока и этого хватит, а там поглядим. Ника, вези-ка ты его сейчас к себе, наверное. Завтра привезешь снова, пусть мамашу навестит, а к тому времени и Ольга, глядишь, что-то нам скажет.

Никита почти спал. Коньяк и разговор расслабили его, и он ничего не мог с собой поделать, глаза просто сами слипались.

— Давай-ка отведем тебя в машину. — Семеныч критически просмотрел на Никиту. — Ты сам, пожалуй, не дойдешь… Лариса, тащи кресло. Ишь как его стресс отпустил сразу, поплыл моментально. Ну, коньячок здесь, конечно, первое средство. Хорошо, Ника его подобрала, не то совсем бы крыша съехала у парня.