Ничего не возьму с собой

— Приходи ко мне в среду, что-нибудь придумаем. Где наш магазин находится, знаешь? Вот и приходи часика в четыре. Придешь?

— Я… да, наверное, приду. — Влада съежилась, нервно дернув себя за волосы. — Ладно, я пошла, пока.

Она выбралась из машины и пошла по лужам, не заботясь о своих сапожках.

Аня старается не смотреть на Никиту. Ей ужасно стыдно за то, что сделал Игорь, ужасно стыдно, что она этого не знала, а ведь могла и узнать, если бы пришла к Игорю, когда он звал.

Но теперь-то что толку голову пеплом посыпать, ничего уже не изменишь.

— Надо полиции рассказать. — Аня вздохнула. — Но из Влады им этого ни за что не вытащить, она и мне-то рассказала едва-едва, ты же сам видел.

— Тогда поехали в полицию, а потом к матери. — Никита вздохнул. — Не люблю я похороны…

— А кто их любит.

Аня отчего-то знает, что Никита сейчас думает о своем отце.

— Когда отец служил в Казахстане, у нас в военном городке был капитан, а у него сын пятнадцати лет. Такой, знаешь… хулиган, в общем. Выглядел он, кстати, лет на тринадцать. И этот мальчишка постоянно ко всем задирался, пакостил, и я даже одно время думал, что он одержим дьяволом. Вот на полном серьезе так думал. Тогда еще фильм «Изгоняющий дьявола» шел. И я в этом мальчике находил все признаки, представляешь?

— Ну да, — Аня кивнула. — Есть такие люди. У нас во дворе такой же фрукт был, дня не проходило, чтоб он не сотворил какое-то хулиганство. Ну, сейчас в тюрьме, как и ожидалось.

— Именно. — Никита покачал головой. — А тут этот мальчишка… я ведь много раз переезжал и всегда находил общий язык с ребятами, но этот… Не могу тебе даже передать, как он досаждал мне. Он был старше на три года, весь такой злобно-жилистый. У нас были и другие дети в городке, но меня он невзлюбил особенно. Возможно, потому, что мой отец был тогда заместителем начальника военной части, или я более-менее подходил ему по возрасту. Но вышло так, что мы не просто не подружились, а он превратил мою жизнь в ад. Я не говорил отцу, а он спрашивал иногда: «Ты почему с Костей не дружишь?» А я не мог сказать, мне казалось, отец станет презирать меня. Я избегал открытого конфликта, как только мог, но как-то я шел из школы, а он догнал меня, начал толкать, говорить гадости, и я впервые не стерпел.

— И что ты сделал? — интересуется Аня.

— Мы подрались… ну, как подрались: он меня сильно избил, настолько сильно, что домой я не дошел, меня нашли на обочине солдаты из нашей части — ехали откуда-то. И они меня знали. Привезли домой, и мать в два счета выяснила, что случилось. Я умолял ее не говорить отцу, но у меня фактически не было лица. Скрыть такое было невозможно. Мать тогда очень ругала меня за то, что я не сказал раньше. Меня уложили в наш госпиталь с сотрясением мозга, а когда я вышел, тот мальчишка обходил меня десятой дорогой. Как я потом узнал, отец вызвал к себе капитана, отца этого Кости. О чем они говорил, я не знаю, но, когда капитан пришел домой, он так бил мальчишку, что на его крики сбежались все соседи. А это что-то да значило, потому что капитан регулярно колотил жену и детей. Отец не раз делал ему замечания насчет этого, но тот не каялся: после нагоняя какое-то время тихо, потом опять крики, шум, жена его с разбитым лицом… Отцу говорили — не вмешивайся, это их семья, но отец считал, что такое поведение недопустимо для офицера, да и вообще недопустимо. А его мальчишка, насмотревшись, колотил всех вокруг. Ну, и меня тогда отделал — я реально сутки не видел ничего, до того заплыли глаза, маму только по голосу узнал. И за это папаша его избивал часа два, пришлось вмешаться начальнику военной части, иначе убил бы.

— О господи! — Аня поежилась. — Ужас какой.