Ничего неизменного

Потерять это чувство… старое, забытое с появлением в его посмертии Виолет, и сейчас неуверенно возвращающееся. Август перестал видеть себя в мире, но он снова видел мир. Если бы удалось вернуть еще и себя, он смог бы писать. Не так, как столетия назад. Не так, как в последние десятилетия. Не так. Иначе! Он сделал бы что-то новое. Опять. Реформатор, первопроходец, создатель… Творец. Он снова стал бы творцом.

Только осознать себя. Почувствовать свою значимость. Не через власть, жестокость и смерть.

А как? Как же тогда? Казалось, он разучился осознавать себя по-другому.

И когда разошлись первые слухи о том, что Старк открывает собственную галерею, открывает выставкой картин забытого гения, голландца Цезаря Ван Лудо, Август понял, что все — с самого начала, с того момента, как он принял приглашение выставиться в Алаатире — было спланировано. Задумано кем-то или чем-то высшим, той силой, которой удается все, но которая идет к цели непростыми путями. Он должен был стать злым гением, чтобы, потеряв все и преобразившись, вернуться к себе-прежнему, но по спирали, а не по кругу. Он должен был выйти на новый виток. И он выйдет. Галерея Старк — вот ступень, с которой он взлетит в новое небо. 

*  *  *

— Мартин! — Виолет, наряженная в золотистое, короткое платье, всплескивала руками, беспорядочно металась возле барной стойки, перестук каблуков был быстрым, как щелканье кастаньет, — о, мистер Сплиттер, здравствуйте, давно вас не видела… Мартин, вы не представляете… Мигель, еще три пожалуйста!

Мигель невозмутимо разлил по трем стаканам виски. Виолет, наверное, металась с самого заката, и бармен успел привыкнуть к мельтешению рыжего и золотого.

— Я продала картину! — вампирша схватила стакан, — я продала картину! Давайте выпьем за это! И мне сделали заказ на серию. Давайте выпьем за это тоже!

— А это что, повод? — скучно поинтересовался Мартин.

Заноза зашипел на него и широко улыбнулся Виолет:

— Поздравляю, мисс дю Порслейн! И кто же заказчик? Это не секрет?

Злой коп, добрый коп. То есть, злой демон, добрый упырь. Виолет видела его не так уж давно, десять дней назад. Заноза и не думал, что она заметит его отсутствие, пока он оплачивает ее счета и передает через Мигеля модные журналы с Земли. Но, конечно, по сравнению с прежним графиком, когда они встречались и разговаривали каждую ночь, перерыв получился заметный.

Он получил от Виолет всю необходимую информацию о Хольгере, так что встречи стали не нужны. Так же, как не нужны стали сведения об убежищах Хольгера, Слугах, друзьях, партнерах и агентах — все то, что Виолет должна была рассказать сегодня или завтра, с исчезновением оставленной Эшивой метки. Интересно, расскажет? Вспомнит, вообще? Или Мартин настолько занимает все ее мысли, что об обстоятельствах своего появления на острове, Виолет уже и не думает?

Она однозначно предпочитала злого демона доброму упырю. 

Забавно, что и Мартину нравилось быть злым. Нельзя сказать, чтоб они были созданы друг для друга, Виолет вообще ни для кого не создана, она то ли слишком сложная, то ли слишком простая… но в том, что касается удовольствия от боли и удовольствия от причинения боли, они друг друга нашли. 

Только, даже понимая это, Заноза все равно не мог не шипеть, когда Мартин становился злым демоном. Нельзя так с дамами. Пусть им и нравится, все равно нельзя.

— Заказчики — Матучески из «Оленьей поляны», — Виолет взглянула с благодарностью. — Это особняк рядом с парком. Да вы, наверняка, знаете. С одного из холмов на «Оленью поляну» открывается прекрасный вид, и они разрешили мне его зарисовать. А сегодня пригласили в гости… — она взмахнула рукой с бокалом, — оказалось, им понравился пейзаж, теперь они хотят, чтобы я запечатлела их дом с разных ракурсов. И зимний сад. И усыпальницу. Не меньше восьми видов. А если я увижу в «Оленьей поляне» что-то еще, достойное внимания, будут рады, если я нарисую и это.

— Вкус у них есть.

— Об этом можно было догадаться, просто увидев их дом, — подтвердила Виолет с энтузиазмом. — Госпожа Матучески сама училась рисовать. Но не ушла дальше школьного уровня. Знаете, эти милые акварельки и портреты домашних, где ничего нет, кроме сходства.

Примерно то же самое Заноза мог бы сказать о картинах Виолет. О большинстве ее картин. Ничего нет, кроме сходства. Мисс де Порслейн рисовала, не покладая рук, в том числе и милые акварели, и портреты. Но если в портретах, во всех без исключения, не находилось ничего интересного, то пейзажи ей порой удавались. Прозрачностью вечернего света, дрожащими силуэтами, неожиданными вспышками красок в сумеречном воздухе Виолет умела передать такое же прозрачное, дрожащее и яркое одиночество. Оно даже грустным не было, оно было просто осознанным. Принятым, как данность.