Ничего невозможного

Всему на свете есть свое время. Сказано даже не людьми, а устами самого ВсеТворца. И воистину глупцы те, кто путают мгновения, предназначенные для решительных действий, с часами, отведенными на выяснение, кто виноват в том, что произошло, и каким образом следовало избежать последствий. Время идти по следу, рисковать и сражаться кончилось, наступило время разобраться с виновниками переполоха, точнее, виновницей. Росс не просто злился на жену. «Злость» всего лишь короткое слово, мало отражающее суть противоречивых настроений лорда канцлера. С одной стороны — несомненное счастье и облегчение от благополучного исхода их рискованных приключений, а с другой — гнев и возмущение безрассудностью ее поступка. Оттаскать за волосы было бы в самый раз, поднимись у лорда Джевиджа рука на Фэйм. Он и первую жену-пьянчужку не бил, и любовницам не грубил. Давешняя сцена с Даетжиной Махавир говорила только о том, что магичку Росс к женскому полу не относил. Она — кто угодно: змея, чудо-юдо, демоница безрогая-бескрылая — но ни в коем разе не женщина.

И все же совладать с собой при такой страстной и агрессивной натуре бывшему маршалу было очень тяжело. Он медленно бродил по своему кабинету, сцепив руки за спиной, вгрызаясь в мундштук курительной трубки и пыхтя дымом, словно злобный паровоз.

Взгляд скользил по привычной обстановке: вот — любимые и многажды перечитанные книги, расставленные в строго определенном порядке, вот — памятные вещицы: охотничье ружье, кусок штабной карты времен Кехтанского похода, забранный в золоченую рамочку, лейтенантские погоны, поставленные домиком, настоящая виджмарская трубка — последний подарок отца. И фотокопировальная карточка Фэймрил в роскошном шелковом платье. От одной только мысли, что ему мог остаться на память только кусок картона, покрытый частичками восстановленного серебра, Росс терял самообладание. Он уже договорился с мистрилом Шемайндом о портрете супруги в полный рост. Только этому художнику под силу передать в полной мере изумительный оттенок кожи и тяжесть волос леди Джевидж, а также идеально прописать фактуру ткани наряда.

Проклятье и еще раз проклятье! Случись непоправимое, и от хрупкого счастья его высокопревосходительства остался бы только гардероб, полный никчемных тряпок, вкупе с горстью драгоценностей.

— Проще было бы меня сразу пристрелить, — тихо сказал он, услышав, как осторожно приоткрылась дверь. — По крайней мере, гуманнее и милосерднее к увечному.

Леди Джевидж нашла в себе силы одеться в теплое домашнее платье. По ее меркам, слишком много в доме посторонних людей, чтобы разгуливать в халате и чепце. С не уложенной в прическу косой Фэйм выглядела совсем юной.

«Знает же, как я реагирую на блеск этих волос цвета горького шоколада, таких мягких, таких ароматных… — возмутился мысленно Росс. — Знает, что я беззащитен перед ней. Бессовестная женщина! Привыкла веревки вить из старого подкаблучника!»

Он вдохнул поглубже и разразился прочувствованной речью, которую продумывал и повторял с момента пробуждения:

— Я возмущен. Ваше поведение недопустимо! О чем вы только думали? А если бы случилось непоправимое? А если бы я опоздал?! Вы обязаны быть бдительной и осмотрительной! Вы не просто обывательница, вы — супруга канцлера империи! Вы не принадлежите себе, Фэймрил Бран Джевидж! Любое несчастье с вами — это тройной удар по мне и по империи. А я вам доверял как себе, почитал вас женщиной здравомыслящей, не способной на самоубийственные поступки!

Пожалуй, глухарь на токовище токовал бы менее самозабвенно. Аж глаза прикрыл.

— Хорошо! Прекрасно! Вы не хотите помнить о том, чья вы жена, но вы должны, обязаны не забывать о том, что вы — мать. Беречь себя для сына — вот ваш святой долг!

— Росс, — сказала Фэймрил строго, совершенно не смущаясь грозной проповедью. — Вы снова забыли. Мы с вами не на заседании Совета Лордов, а в нашем доме и вполне можем позволить себе разговаривать как нормальные люди, а не как одержимые манией величия политики на публике. Нет нужды напоминать о моем долге перед Дианом.

Уж кто-кто, а миледи никогда не обольщалась относительно нрава своего супруга. Он ласковый и добрый ровно до тех пор, пока его против шерсти не гладили. Как, собственно, и все остальные мужчины. Некоторые женщины так и живут всю жизнь — радостно поддакивая и соглашаясь для вида и делая тем не менее все и всегда только по-своему. А некоторые мужчины так и умирают в счастливом неведении, убежденные, что для своей половинки были непререкаемым авторитетом. Остается только узнать, кто счастливее — хитрые манипуляторши или наивные карманные деспоты?

— Вы должны знать…

— Джевидж, я все знаю, — фыркнула Фэймрил. — И оставьте ваши исполненные пафоса речи для менее искушенных ушей. Мы по-прежнему не на Совете, и речь идет не о бюджетных ассигнованиях на железнодорожное строительство. Я десять дней ждала известий о нашем сыне, я была в отчаянии, и если понадобилось, я бы…

— Что — вы бы? Снова обратились за помощью к Великому Л'лэ? — не по-доброму сощурился Росс, став похожим на свирепую ловчую птицу.