Ничего они с нами не сделают. Драматургия. Проза. Воспоминания

НИКОЛАЙ. О своем старанье тебя остеречь – пустое дело. Что ты задумал, то ты и сделаешь. Саша, я за тебя страшусь. Ты должен сначала понять народ, которым будешь повелевать. Сначала пойми, а уж там благодетельствуй. Все, что я делал на сей земле, я делал единственно для него, единственно для его величия, но я свободен от обольщений. Он с наслажденьем откусит руку, которую, кажется, рад лизать. Дай лишь почувствовать ему, что в этой руке дрожит хоть мизинец.

АЛЕКСАНДР. Господь нас спасет. Вы нужны России.

НИКОЛАЙ. Давно ли я принимал венец? Тридцать лет, как единый миг. Однажды – о Боже мой, – был я ребенком, учитель мне показал на бабочку, сказал, что она живет лишь день. Я – в слезы, он стал меня утешать, мол, для нее этот день, как век. Я изумился – не мог понять. Сейчас я вижу тот день, тот сад, ту бабочку и – все понимаю.

АЛЕКСАНДР. Вы будете жить. Вы обязаны жить.

НИКОЛАЙ. Кончено. Вот и настал твой час. Тебе сейчас горько… мне было горше… В первый же день своего царствования и – грянуть по площади… картечью. А после – повесить пять человек. Легко ль с этим жить? Но зато и ты, и дети твои, а после – и внуки избавлены от нужды сделать большее. Я взял – на себя. Саша – ни камешка! Сдвинешь – все рухнет. Ступай, я устал. Господь с тобой. Вспоминай отца.

2 марта 1856 года. Одесса. Толстой в бреду. Рядом с ним – Софья Андреевна.

ТОЛСТОЙ. И ничего в природе нет… Вот привязалась старая строчка… Кажется, и впрямь умираю. Нет. Невозможно. Но отчего ж? Столько ушло на моих глазах – за эти дни… от той же напасти. Вот так же у них глаза и лоб были в огне и губы сухи. Их больше нет. Отчего же и я вот так же не могу прекратиться?.. Чем я их лучше? Я так же смертен. Но, Господи… Это несправедливо. Меня – и нет. Меня больше нет… И ничего в природе нет… А как там было дальше… Не вспомню. Больше не будет уже минут, когда слова кипят и клубятся… И не родится всего того, что я обязан сказать… что жило – во мне одном и ни в ком другом.

СОФЬЯ. Алеша, ты не слышишь меня?

ТОЛСТОЙ. А ты не узнаешь, как ты любима, что в этот час ты здесь, как в ту ночь… Что я угадываю черты, скрытые маской, а ты смеешься – миг – и ускользнешь… Навсегда. И ничего в природе нет…

СОФЬЯ. Алеша, это я, ты не бредишь… Мне дали знать, и я уже тут. Да где же и быть мне, как не с тобой? Скажи, что ты слышишь, что видишь меня…

ТОЛСТОЙ. Я вижу тебя, я слышу твой голос, второго такого нет на земле… Нет нужды, что ты мне сейчас приснилась… а вижу тебя, значит, ты здесь. И жизнь наша – сон и сон – вся жизнь… Но так жалко. Но обидно. Так глупо. Зачем нам разлучаться, зачем, уж если мы отыскали друг друга.

СОФЬЯ. Мы не расстанемся. Никогда. Мы будем вместе до самой смерти.

ТОЛСТОЙ. До смерти… Везде и всегда – лишь смерть. Так просто перешагнуть порог. Нет, жизнь мне все-таки удалась. Я встретил тебя, она оправдана. А смерть не удалась, вышла жалкая. Погибнуть на войне не от пули, от тифа – судьба надо мной посмеялась. Какая несчастная война… Порыв, отвага – и все напрасно.

СОФЬЯ. Алеша, нет! Это не так. Не может быть ничего напрасного.

ТОЛСТОЙ. Все напрасно. Я мог быть писателем. Клянусь тебе, я чувствовал силу.

СОФЬЯ. Я знаю, знаю. Зачем ты думаешь, что я усомнилась? Ты должен мне верить.

ТОЛСТОЙ. И ничего в природе нет, что бы любовью не дышало. Ну наконец-то вспомнил. Вот радость! «Что бы любовью не дышало». Знаешь, как я про себя решил? Ежели вспомню, тогда спасусь. «И ничего в природе нет…» Коли на этом остановиться, то значит – конец, значит – предел. Но дальше… дальше – совсем иное. «Что бы любовью не дышало». Ты понимаешь? Опять надежда. Одна строка без другой не живет. «И ничего в природе нет» – смерть, безнадежность, – но слушай дальше! – «Что бы любовью не дышало»… И все уж преобразилось – жизнь! Вот так и мы с тобой – две строки – одна без другой теряет смысл. Как хорошо, что ты мне снишься…

1858 год, весна. Крым. Толстой и Софья играют в шахматы.

СОФЬЯ. Твой ход, мой друг. Как ты рассеян.

ТОЛСТОЙ. А все же таврической весне недостает преображенья. Здесь в январе сияет солнце, а в феврале цветет миндаль. Вот наша, на севере – гром небесный! Вдруг да обрушится на тебя.

СОФЬЯ. А положение твое – дрянь. Пойдешь офицером или турою – разница будет невелика.

ТОЛСТОЙ. Стало быть, надо ходить конем.

СОФЬЯ. Так я его стреножу. Гардэ. Ты обнажил свою королеву.

ТОЛСТОЙ. О, если б!..

СОФЬЯ. Что за грешные мысли.

ТОЛСТОЙ. Прости их. Весна везде весна. И дышится легче и чувствуешь жарче. И только вдруг память морозом пахнет: скоро уж год, как я без матери. Я – сирота. Когда-то я думал, что сиротами бывают лишь дети.

СОФЬЯ. Так ты – дитя.

ТОЛСТОЙ. Сколько страстности было во всех ее словах и поступках. Неистовый, неукротимый характер. Но искренность, искренность во всем. Так больно, что вы не смогли сойтись.