Ничего они с нами не сделают. Драматургия. Проза. Воспоминания

АФРАНИЙ (вглядываясь в проходящую толпу). Эй, вольноотпущенник!

Появляется маленький смуглый человек.

СМУГЛЫЙ. Слушаю вас, справедливейший.

АФРАНИЙ. Гуляешь?

СМУГЛЫЙ. Гуляю.

ПЛЕШИВЫЙ РИМЛЯНИН. Вы его знаете? Бен-Захария. Ученый секретарь при прокураторе.

ПОЛНЫЙ РИМЛЯНИН. С этим пройдохой не шутите. Прокуратор без него как без рук.

Они смешиваются с толпой.

АФРАНИЙ. Послушай, Бен-Захария, где ты был вчера вечером?

БЕН-ЗАХАРИЯ. Можете себе представить, ко мне приехал земляк.

АФРАНИЙ. Из Иудеи?

БЕН-ЗАХАРИЯ. Из нее.

АФРАНИЙ. И есть свежие анекдоты?

БЕН-ЗАХАРИЯ. Как не быть.

АФРАНИЙ. Тогда – другое дело. У меня было несколько мыслей по поводу последних законоположений, и я, по правде сказать, был сердит, что ты отсутствовал. Но если твой земляк привез новые анекдоты, то это другое дело. О чем же они?

БЕН-ЗАХАРИЯ. Разумеется, о Риме.

АФРАНИЙ. Обожаете вы сочинять о Риме анекдоты.

БЕН-ЗАХАРИЯ. Справедливейший, что нам еще остается? Победителям – пожинать лавры, побежденным – сочинять о победителях анекдоты.

АФРАНИЙ. Ну, рассказывай, не тяни…

БЕН-ЗАХАРИЯ. С удовольствием, справедливейший. Встречаются как-то два консула…

Они проходят. Появляются Лоллия и Клодий. Лоллия – энергичная красивая римлянка лет тридцати. Клодий – римлянин из знатного рода, прямая ей противоположность, его небольшие умные глаза устойчиво хранят сонное выражение.

ЛОЛЛИЯ. Мы опоздали, Клодий, – все люди, мало-мальски стоящие внимания, уже разошлись.

КЛОДИЙ. Лоллия, вы слишком скромны, – они здесь только что появились. (Целует ей руку.)

ЛОЛЛИЯ. Клодий, друг мой, вы льстите так, как льстили наши деды, – грубо и прямолинейно. Вы-то знаете, что я совсем не скромна.

КЛОДИЙ. Друг мой Лоллия, установлено, что лесть тем действенней, чем она грубей. В лести не должно быть недомолвок – все должно быть ясно, определенно и не допускать толкований. Когда Гораций льстил Цезарю, он отбрасывал всю свою тонкость.

ЛОЛЛИЯ. Но ведь то был простой солдатский век, не отягченный современными сложностями. И кто читает теперь Горация? Дети и ученые. И Гораций и Виргилий – это почтенное прошлое Рима. Его можно уважать, но оно никого не волнует.

КЛОДИЙ (вновь целует ей руку). Либо я опоздал родиться, либо крайне глупо устроен.

ЛОЛЛИЯ. Неужели вас трогает традиционный стих с его вялыми ритмами? Да, мой друг, вы становитесь старомодны.

КЛОДИЙ. Я старею.

ЛОЛЛИЯ. Хуже – устареваете.

КЛОДИЙ. Лоллия, мне сорок два года.

ЛОЛЛИЯ. Клодий, римлянке важен не возраст мужчины, а его время. Ей нужно знать, прошло оно или нет.

КЛОДИЙ. Мое время либо прошло, либо не настало.

ЛОЛЛИЯ. Это громадная разница, друг мой, ее необходимо установить. В сущности, она и определяет, чего вы стоите.

КЛОДИЙ. Что делать, вы женщина практического ума, и в этом ваше очарование. Сюда идет Публий Сервилий, человек, лишь вчера увенчанный лаврами. Уж с ним-то, по крайней мере, все ясно.

ЛОЛЛИЯ. Вы отрицаете его дарование?

КЛОДИЙ (пожав плечами). Дион с его эпиграммами занимает меня больше.

ЛОЛЛИЯ. Клодий, оригинальничанье так же старомодно, как любовь к Горацию. Чем вас может занимать Дион – побойтесь Бога… Неудачник, изливающий свою желчь, ничего больше. Завтра или послезавтра его вышлют из Рима, и этим все кончится.

Появляется Публий Сервилий, высокий круглолицый римлянин, веселый и обаятельный.

Вот и наш триумфатор, обожествленный настолько, что ему нет смысла замечать смертных.

СЕРВИЛИЙ. Лоллия, вы славитесь умом, как могли вы это подумать? Именно теперь я буду замечать всех и каждого. Недоступность нужна, пока ты не признан. После признания к ней прибегает только болван. Привет вам, Клодий.

КЛОДИЙ. Привет и поздравления, Сервилий. Вы рассуждаете очень здраво.

СЕРВИЛИЙ. Я нуждаюсь в людях и не намерен их отпугивать. С успехом их могут примирить только несчастье или демократизм. Обзавестись какой-нибудь большой бедой, сами понимаете, себе дороже, зато демократизма во мне хоть отбавляй.

ЛОЛЛИЯ. Вот, Клодий, что такое человек современный.

СЕРВИЛИЙ. Кроме того, я по натуре доброжелателен. Никакого насилия над характером.

ЛОЛЛИЯ (кивнув на Клодия). Мы только что спорили. Наш друг расхваливал Диона.

КЛОДИЙ. Скорее, вы его бранили.

СЕРВИЛИЙ. Бедняга, он никогда не нравился женщинам. В конце концов, у него есть свои достоинства.

ЛОЛЛИЯ. Неужели вам не надоели его обличения? Вы действительно добрая душа.

СЕРВИЛИЙ. Что ж, когда у человека дурное здоровье, слишком заботливая жена и хроническая неудовлетворенность, он становится либо пьяницей, либо сатириком. Я рад, что встретил вас, Лоллия, вы мне необходимы.