Читаем Ничего они с нами не сделают. Драматургия. Проза. Воспоминания полностью

Появляется корникуларий Бибул. Это пожилой человек с неизменно недовольным лицом.

БИБУЛ. Если я не ошибся, вы – поэт Дион?

ДИОН. Нет, достойнейший, вы не ошиблись. Дион это я, а эта славная женщина – Мессалина, моя жена.

БИБУЛ. Рад за вас. Надеюсь, вы в добром здравии?

ДИОН. Слава богу! А вас, друг, мучают зубы?

БИБУЛ. Нет, зубы мои здоровы, но вы не смущайтесь, этот вопрос мне задают часто. Что поделаешь, такое уж у меня выражение лица. Согласитесь, однако, что трудно улыбаться человеку, который в моем возрасте все еще корникуларий.

МЕССАЛИНА. Сдается мне, что вы сделаны из того же теста, что мой муж.

ДИОН. В самом деле, застряли вы на служебной лестнице. Давно бы вам пора выйти в центурионы.

БИБУЛ. Интриги, почтеннейший, грязные интриги. По натуре я не карьерист и к тому же начисто лишен протекции. Приходят сынки центумвиров, иной раз и суффектов, им все дороги открыты. А ведь я подавлял восстание в Иудее…

ДИОН. И подобные заслуги не отмечены! Мир действительно несправедлив!

БИБУЛ. Однако у меня к вам дело. Может, слышали, завтра после квесторских игр у императора – большой прием. Мне велено передать приглашение вам и вашей жене.

ДИОН. Приглашение – от кого?

БИБУЛ. Странный вопрос. От Домициана.

ДИОН. Не шутите, воин.

БИБУЛ. Этим не шутят.

ДИОН. Но что у меня общего с императором?

МЕССАЛИНА. Ради всего святого, Дион, помолчи.

БИБУЛ. Ни у кого из нас нет чего-либо общего с божеством, но у него есть общее с каждым из нас. Приходит срок, и он обращает свое внимание на того или на другого. Признаться, только эта мысль и поддерживает меня. Вдруг я еще стану центурионом. Всего наилучшего. Желаю удачи. (Уходит.)

МЕССАЛИНА. Ах, Дион, а что, если настал твой час?! Ну подумай, почему бы великому императору в конце концов не оценить честного человека?

ДИОН (растроганно). Месса, бедная моя Месса, ты все еще надеешься? Всегда надежды, всю жизнь – надежды, вечные глупые надежды…

МЕССАЛИНА. Довольно, Дион, не так уж я глупа.

ДИОН. Что ты, что ты, я не думал тебя обидеть. Да и не мне над тобой смеяться! Милая женщина, я не умнее тебя. Стыдно сказать, я и сам еще до сих пор полон надежд. Самых вздорных, самых невероятных надежд!

Занавес.

2

Большой зал в знаменитом дворце Домициана. В глубине – терраса с видом на сад и озеро. Прохаживаются гости. На первом плане – прокуратор Афраний и Бен-Захария.

АФРАНИЙ. Прекрасный вечер, Бен-Захария, не правда ли?

БЕН-ЗАХАРИЯ. Истинная правда, справедливейший.

АФРАНИЙ. Только в Риме бывают такие праздники. Сознайся, ничего подобного ты в своей Иудее не видел.

БЕН-ЗАХАРИЯ. В этом нет ничего удивительного. Мы ведь бедная пастушеская страна.

АФРАНИЙ. Вечер на диво, что и говорить, а все-таки мне не по себе. И каждому в этом доме сегодня не по себе, хоть и не следовало бы мне говорить об этом вольноотпущеннику.

БЕН-ЗАХАРИЯ. В этом тоже нет ничего удивительного. Мерзавец Луций Антоний взбунтовался совсем уж открыто.

АФРАНИЙ. Чего доброго, через несколько дней он появится в Риме.

БЕН-ЗАХАРИЯ. Это будет крупная неприятность!

АФРАНИЙ. Скажу тебе по секрету, Бен-Захария, это способнейший человек.

БЕН-ЗАХАРИЯ. Если мне придется свидетельствовать перед ним, я присягну, что вы о нем хорошо отзывались.

АФРАНИЙ (смущенно). Бога ты не боишься, Бен-Захария!

БЕН-ЗАХАРИЯ. Не боюсь, справедливейший.

АФРАНИЙ. Значит, ты не веришь в него?

БЕН-ЗАХАРИЯ. Он мне просто не нравится. Что это за Бог, который не дает человеку покоя? То он требует око за око, то зуб за зуб. Не Бог, а какой-то подстрекатель.

АФРАНИЙ. Но, Бен-Захария, без Бога нет народа.

БЕН-ЗАХАРИЯ. Так ведь я сторонник ассимиляции.

АФРАНИЙ. Вон что… Ну, это другое дело. (Проходят.)

Появляются Лоллия и Сервилий.

СЕРВИЛИЙ. Все-таки танцы, заимствованные у галлов, заслуживают своей популярности.

ЛОЛЛИЯ. Дорогой друг, сейчас не до танцев. Я хочу вам дать несколько советов.

СЕРВИЛИЙ. Неповторимая, я весь – внимание.

ЛОЛЛИЯ (тихо). Не торопитесь обличать Луция Антония.

СЕРВИЛИЙ. Проклятье, но почему? Он изменник!

ЛОЛЛИЯ. Возможно, но это выяснится не раньше, чем через десять дней.

СЕРВИЛИЙ. Что еще должно выясниться, разрази меня гром?!

ЛОЛЛИЯ. Изменник Луций Антоний или…

СЕРВИЛИЙ. Или?

ЛОЛЛИЯ. Или император.

СЕРВИЛИЙ. Но ведь я поэт, у меня есть гражданские чувства.

ЛОЛЛИЯ. Ах да! Вы такой прелестный возлюбленный, что я иной раз забываю, что вы к тому же лауреат. Простите, это случается со мной редко.

СЕРВИЛИЙ. Кроме того, кем будет Антоний Сатурнин, еще неизвестно, а Домициан – император, это знает каждая курица.

ЛОЛЛИЯ (нетерпеливо). Сервилий, курица не в счет. Как вы думаете, почему здесь Дион?

СЕРВИЛИЙ (живо). Представьте, я сам хотел вас спросить!..

ЛОЛЛИЯ. Пишите стихи, а думать за вас буду я. Не делайте шагу без моего одобрения. Как вы провели ночь?

СЕРВИЛИЙ. Ругался с Фульвией.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Север и Юг
Север и Юг

Выросшая в зажиточной семье Маргарет вела комфортную жизнь привилегированного класса. Но когда ее отец перевез семью на север, ей пришлось приспосабливаться к жизни в Милтоне — городе, переживающем промышленную революцию.Маргарет ненавидит новых «хозяев жизни», а владелец хлопковой фабрики Джон Торнтон становится для нее настоящим олицетворением зла. Маргарет дает понять этому «вульгарному выскочке», что ему лучше держаться от нее на расстоянии. Джона же неудержимо влечет к Маргарет, да и она со временем чувствует все возрастающую симпатию к нему…Роман официально в России никогда не переводился и не издавался. Этот перевод выполнен переводчиком Валентиной Григорьевой, редакторами Helmi Saari (Елена Первушина) и mieleом и представлен на сайте A'propos… (http://www.apropospage.ru/).

Софья Валерьевна Ролдугина , Элизабет Гаскелл

Драматургия / Проза / Классическая проза / Славянское фэнтези / Зарубежная драматургия