Ничего примечательного, просто Ассина Марен...(СИ)

Мужчина покачал головой и мягко улыбнулся, боясь испугать и расстроить свою невесту, а то вдруг еще передумает: — Отсюда нельзя. Технологии прослушивания совершенствуются даже не с каждым днем, а с каждым часом, а я предпочитаю обсуждать важные вопросы без свидетелей. Поэтому нам стоит побыстрее вернуться или ко мне домой, или в офис. Что выбираешь?

Брюнетка прикрыла на мгновение глаза, сморщила носик, фыркнула и решительно встала с дивана: — В офис. Не хочу сообщать ни твоим родителям, ни тете с кузиной о нашей свадьбе из твоих апартаментов. Еще подумают, что я залетела от тебя и заставляю жениться. И так проблем будет предостаточно.

Девушка нахмурилась и поджала губы, заранее расстраиваясь от вполне очевидной для нее предполагаемой негативной реакции родителей любимого мужчины. Мало того, что обо всем они узнают позже журналистов, так еще и избранница не блещет знатностью и красотой. Мысли брюнетки настолько явно отражались на ее лице, что Кортасу казалось, он читает телеграфную ленту. Наследник корпорации хмыкнул и, подхватив Инию под руку, направился к выходу. На ходу слегка склонил голову к девушке и тихо проговорил: — Не волнуйся, классический вариант любовного романа в нашем случае исключается, — посмотрел в ошеломленные огромные черные глаза и улыбнулся, открывая дверь и шагая по коридору к лифтам, — Ты забываешь, что я уже давно взрослый мальчик, отделившийся от родителей и родственников, как в бизнесе, так и в обычной жизни.

— Но, раньше, — как ни было страшно, однако Иния решилась напомнить про то, что случилось несколько лет назад, когда она фактически была вынуждена исчезнуть из поля зрения молодого человека. Кортас осторожно нажал подушечкой пальца на носик брюнетки: — Ты, наверное, не помнишь, но уже в то время я не зависел ни от денег, ни от мнения родителей, да и к нашим отношениям они относились вполне нейтрально. Причина была в другом. К сожалению, я тогда как раз занимался новым крупным проектом и не смог позаботиться о тебе. И о себе. Но выводы я сделал, — как он ни старался, но голос звучал жестко.

Иния поежилась. Она и сама была виновата. Кто ей мешал поговорить, выяснить все? На одно мгновение ей стало жалко тех, кто вызвал недовольство этого мужчины, но лишь на миг. Любви и сострадания к оскорбившим и напугавшим ее людям она не испытывала: — Надеюсь, они хоть живы? —решила уточнить. Брюнет обернулся, подавая руку, и повел спутницу к выходу на вертолетную площадку.

— Живы, что им сделается и, даже, здоровы. Немного проучил, но доводить до инфаркта никого не стал, — о потере существенной части капитала неудачников он благоразумно промолчал. В конце концов, на учебу детей в престижной школе деньги у них оставались, с голоду никто не умер, а вот домик пришлось поменять с трехэтажного «дворца» на более бюджетный вариант, и яхта стала «кушать» слишком много. Продали, — Ты когда-нибудь летала на вертолете?

Он взглянул на невесту и расплылся в улыбке. Дожидаться ответа было не обязательно. Иния смотрела на ярко-красный аппарат с видом ребенка, увидевшего гигантскую шоколадку. «Нет, пожалуй, этому дитю, как минимум живого гиппопотама предложили погладить», — поправил сам себя Кортас, оценив слегка ошалелый вид спутницы, спешно забиравшейся в салон вертолета, кивнул пилоту и попросил сделать небольшой круг над ночным городом. Времени у них, конечно, маловато, но минут десять-пятнадцать дополнительного полета можно выделить. Кортас старательно сохранял серьезное выражение лица, наблюдая за брюнеткой, с любопытством разглядывавшей кабину, наушники, пилота и все, что подвернется под руку.

… …

Громкие аплодисменты прервали возникшую между композитором и молодыми людьми паузу, Ини-сан поднялся с любезно уступленного ему Сатором кресла, покрутил и помахал кистями рук и направился на сцену, по пути разминая тонкие длинные пальцы. Звуки рояля снова начали свой гипнотический полет под сводами концертного зала. Плавно и незаметно сольный танец сменился на нежный и прекрасный вальс великолепного инструмента и не менее восхитительного голоса, пронесшийся по залу изящной, оживлявшей мечты и навевавшей ласковые и удивительные воспоминания, волной.

Прикрыв глаза, Астор вслушивался в игравшую весенним ручейком мелодию и улыбался. Теперь он мог понять, почему сильные мира сего готовы были заплатить огромные, скорее даже, сумасшедшие деньги за возможность присутствовать на этом концерте. И дело было не в светскости мероприятия, не в статусе, а в самой музыке, наполнявшей душу солнечным светом, смехом счастливых детей или густым таинственным туманом раннего тихого летнего утра, когда весь мир замирает на мгновение, чтобы в следующий момент, с первыми лучами солнца, взорваться радостным гомоном и щебетом.