Ничего страшного: Маленькая трилогия смерти

Иногда я спрашиваю себя: коль скоро вокруг столько умерших — кто, собственно, еще остался в живых? И почему вас, живых, так много? Почему именно мне довелось умереть? Впрочем, об этом я, кажется, уже говорила. Ну, ничего страшного. Я терпелива. Рано или поздно даже могила увольняет своих мертвецов, правда, тут не спросишь о выходном пособии. Я сейчас же отправлюсь в профсоюз покойников, ибо нельзя допустить, чтобы смерть и впредь считалась несчастьем. Пусть она оставит нам, если угодно, воспоминания о жизни. Я хочу всё пережить снова и снова — и еще разок. Когда-то я чувствовала свою власть каждой клеточкой собственного тела, я чувствовала ее каждый раз, когда выходила на сцену. Причем: именно потому, что в действительности это была не моя власть, она была мне так приятна. Да, у меня многое было впереди, и много чего я собиралась сделать! Утопать в неге! Просто потому что хочется! Да, нужно хотеть изо всех сил, тогда получится! Видимость — это самое главное! И тогда наш фюрер — если мы сочтем себя его сторонниками — подарит нам (и только нам одним) страсть какой красивый город, а мы будем, смеясь, извлекать выгоду из наших талантов (которые мы ему потом еще и доверим). Кто присвоил наши дивиденды? Власть, к сожалению, безымянна, лишь немногие хотят быть безымянными добровольно, и на чье же имя мы ей напишем? Большинство из вас еще при жизни производят такое впечатление, что вас просто нет на свете. С другой стороны, власть не нуждается в именах, даже если она иногда их получает. Тогда она всего лишь выступает под этими именами, но живет где-то в другом месте. Что ж, она имеет право на отдых. Мы — ее артистические псевдонимы!

К кому мне обращаться? Я не собиралась годами сидеть на ролях кухарок. Меня скорее привлекало амплуа матери. Служанка как госпожа. С ролью служанки я, конечно, справлюсь — как и со всеми остальными ролями, только лучше. Потому что мне эта роль больше по душе. Со мной многие чувствуют себя детьми. Они относятся ко мне с благоговением. Ради Бога, я могла бы играть любые другие роли, всё, что угодно! Где бы я ни гастролировала, у меня была репутация скромной актрисы. Иногда она, эта репутация, меня опережала, под ручку с репутацией актрисы, умеющей не переигрывать: они неслись вперед, ноздря в ноздрю! Обе эти репутации прямо-таки заставляли меня появляться на подмостках, в лучах рампы, и часто играючи дрались между собой как звери. В конечном счете, они мирно ели из одной миски. Так я стала большой и сильной. Поначалу держалась как можно скромнее, а потом вырывалась вперед — всех превзошла. И уже никогда не мельчала.

Вот посмотрите: муж и зять — дикие псы в саду нашей виллы. А эти маленькие девочки у ограды? Да-да, вот эти, с пальчиками-леденцами. Сладко, не правда ли? Как мы привыкли ко всему! Как все это обожали! Шоколадный торт может спасти жизнь! Мой дорогой муж! Он успел попробовать торт! Лежачий больной, окруженный покойниками и объевшийся огромным тортом. Лежал пластом. Его уже не могли коснуться грубые одежды смерти, в которые нарядили фольксштурмовцев. Он уцелел: делайте, что хотите, но без меня! Какое счастье, что от этого истлевшего куска материи не осталось ничего, кроме горстки пепла. Гопля, а вот и я! И — свежий ветер! (Это я его принесла.) Если я порой бываю печальной, то все же в эту горькую последнюю минуту я — сладкая. В крайнем случае — нежно-горькая. Шоколадная сторона жизни миновала, да ведь и мое время прошло. Я приглашаю вас на десерт: кто со мной?

Нет, я не сдамся. Кому-кому, а уж вам-то ни в коем случае не сдамся. Неумолимые торты со взбитыми сливками ожидают на столе, с крестом на вершине (крест из белоснежных взбитых сливок!), он гнется под натиском бури. Однако тон здесь задают люди! Эти торты не поступают в продажу. Поэты восполняют пробелы в жизни. Пожалуйста, я дам вам еще кусочек себя, от себя оторву. В конце концов, я сама себя испекла! Ешьте на здоровье! Ладно, лучше я еще немного подожду. Дождусь появления своего дома с тремя девочками, он, в конце концов, вернется, чтобы я повыцарапала ему все окна. Я всегда так делала. И всегда им хотелось только одного: чтобы они нравились мне, мамочке, все три. Но моим глазам больше хотелось странствовать, да так, чтоб на полную катушку.