Ничего страшного: Маленькая трилогия смерти

Публике позволено лицезреть нас и нам подобных, чтобы она, публика, могла нам уподобиться. Да она просто-напросто обязана нас лицезреть! И когда зрители, ослепленные нашей игрой, отводят прочь свои взоры, мы со всей решительностью вновь разворачиваем в нашу сторону — силой, коли потребуется! — их заплывшие жиром головы, наличием которых они не в последнюю очередь обязаны нам! Настоящих звезд нынче нет. Должна вам сказать, что мои девочки высокомерны. Точь-в-точь как я когда-то. Вроде бы здороваются, улыбаются. Но что они собой представляют? Это всего лишь сочные куски залежавшегося мяса, над которым — с невыносимым постоянством — жужжат, словно мухи, телекамеры. Просроченное мясо, ожидающее своей миссии. Но какая уж там миссия при такой-то лени! И, тем не менее, их почти всюду знают. Всюду, кроме глухой провинции. А кто они, собственно говоря, такие? Хорошо ухоженный садик с отшлифованным булыжником и подрезанными деревьями! Три поколения: прабабушка, бабушка и я... Но на мне, уважаемые дамы и господа, линия не кончается. Следующие за мной приезжают уже как минимум на «мерседесе», со спутниками жизни, которые, словно сменные двигатели, лишают актрису ее изначальных возможностей. И не имеет значения, куда именно будет встроен такой двигатель: результат всегда один и тот же. Так или иначе, у нас роли переходят от одних к другим, кто-то доигрывает роль другого, иногда поверхностно или вовсе не думая о существе дела, причем люди не столько играют, сколько служат мячиками для игры. Разумеется, если ловко использовать возможности телевидения, то со временем приобретешь там величие и силу, но на это, конечно, понадобится много времени, а ведь медлить тут тоже нельзя. Правда, уж если величия добивается одна, у других это получается уже автоматически, после чего все они стареют, не достигая старости.

Девочкам надо все-таки быть немного скромнее! Им надо быть такими, как я. В одном фильме, который ничем не отличается от любого другого, они уже стали скромнее. Только никто этого не замечает. В этом фильме речь идет о том, что любовь — самое прекрасное чувство на свете. Кто же та единственная, как не та героиня, которая обрела любовь? Мои дочери — три лика любви, как бы воплощенные в одном-единственном персонаже; это нравится публике. Тут публика все как следует свернула, сложила и упаковала. И все отмыла добела. Похоже, что одна из троих — что бы она ни играла в тот или иной момент — крестьянская девушка, крепкая телом. Посмотрите, какое совершенство форм, полное личико с сочными губами; когда его отливали, я всем нутром желала, чтобы оно было похоже на меня! Итак, лицо удалось, как того хотелось. Разве что пока еще недостает кое-каких штрихов, парочки безотказных приемов в подходящих местах, но в общем и целом лицо на ней уже хорошо сидит, хотя вставать на ноги ему, конечно, лень. Они, все трое, наслаждаются, когда на них обращают внимание. А тот, кто обнаружит, что они какие-то безликие, невольно спросит себя: но, может быть, лицо там все же есть? В конечном счете, они, хорошенько разогревшись, выдают... доверху наполненную банку тройного варенья. Неплохо, да? Ну, каково мое вареньице?

По существу, я сделала себя сама и полностью отдалась кино, а затем целиком посвятила себя театру — нет, пожалуй, все наоборот. Театр обходился со мной лучше, он всегда принимал во внимание кино. Я демонстрировала свое лицо в свете прожекторов, быть может, слишком часто, да и дочерей наградила моей физиономией. Вообще-то практично, так как людям оно — лицо! — и так слишком хорошо было знакомо. Зачем приучать публику к чему-то новому? Всё равно она хочет только того, что ей и так уже известно. Открытия? Нет, не могу же я ради этого каждый раз сотворять из себя какого-то нового человека. Это было бы просто чрезмерное требование. Куда лучше так, как оно и было: вы своевременно привыкли ко мне, а потом к трем другим (таким же, как я). Главное блюдо, конечно, я. Я уже сама по себе едина в трех лицах, как Бог. А ведь — плюс к тому — у меня есть три главных преемницы, которые — хотят они того или нет — наделены моим лицом. Софиты сюда, софиты! Увидеть дрожащее лицо, прежде чем их неизменно элегантные пышные кринолины затрепещут перед мощью камеры. Эти платья ни с чем не спутаешь, а лица можно спутать разве что с моим лицом (и, к счастью, ни с каким другим). Мои девочки чуть ли не ежедневно проветривают себя на виду у всех, но сыплется из них один лишь смертный прах мой. Вокруг них сплошная пустота. Они всегда были такими, какой я стала только сегодня: облагодетельствованными известным именем. Что ж, ошибкой это не было!