Ничего святого

Людей всегда восхищает успех, потому что человек, который смог осуществить свою мечту, сделал то, на что другие, по их мнению, не способны. Другие будут жить с этими мечтами и ждать благоприятного момента. В итоге, когда этот благоприятный момент наступит, они успеют свыкнуться со своим положением и не сделают ничего. А если и сделают, то недостаточно, потому что будут уже не способны на настоящий поступок, они не воспитали в себе характер, и у них не хватит сил, ухватив за хвост Синюю Птицу, удержать её.

Но всё это я понимаю только теперь.

Тогда, в 2007 году, я понимал, что единственный мой шанс спастись – это уехать со Светлогорского проезда.

Я ждал в то время, когда нужно было действовать, нужно было хоть что-нибудь делать… я ждал, когда повзрослею.

В этом главная проблема детей и подростков – вместо того, чтобы что-то предпринимать, они ждут, когда вырастут. Но вырастают они уже сломленные и забитые. Они не верят в чудеса и мало мечтают. Они стремятся к тому, чему соответствуют их возможности, забыв о том, что возможностям человека нет предела.

Не понимая всего этого, я вышел на Садовое кольцо и закурил сигарету.

Вдохнув полной грудью свежий московский воздух, смешанный с ароматным сигаретным дымом, я улыбнулся.

«Пускай у меня всё не клеится, – думал я, – пускай в этом мире никто не признаёт меня таким, каков я есть, – это не помешает мне быть тем, кем я быть хочу».

Но чего я хотел? Что мне было нужно? Этого, увы, я не знал.

Унылый, разбитый и немного помятый усердием отчима, я вышел на старый Арбат.

Солнце светило ярко… вероятно, где-то в районе экватора, а над Москвой разверзлось хмурое свинцовое небо, привычное столичным жителям до такой степени, что они уже от рождения питали особую любовь к солнцу Италии, которой никогда не видели, потому что ездили в Сочи, Анапу и на Украину.

Для этих людей ситуация, в которой я оказался, не была трагичной, ужасной или из ряда вон выходящей, – это была стандартная ситуация: отец [отчим] учит жизни [приёмного] сына единственным доступным ему путём – путём плоского кулака и острого слова.

Вся трагедия ситуации в том, что и сегодня большинство жителей нашей страны живёт с полной уверенностью, что данное поведение со стороны главы семьи является вполне обоснованным, если он пытается объяснить что-то не желающему ничего слушать подростку. И, что самое ужасное, я сам не видел в случившемся что-то необыкновенное, либо несправедливое: я посмотрел на Игоря, как на говно, и получил за это.

Я же специально его спровоцировал. Я знал, что за этим последует. И был готов понести ответственность за свой дерзкий поступок. И уже другой вопрос, что моя дерзость была защитной реакцией, вызванной агрессией со стороны Игоря. Он был главой семьи, и я всецело зависел от его воли.

Как раз эта зависимость и была мне невыносима. Ужасно было чувствовать себя безвольным мальчиком для битья, не имеющим никакой возможности прекратить бесконечные притеснения. Но ещё ужаснее было осознавать, что я совершенно не способен самостоятельно распоряжаться собой, своими действиями, своим временем и своим личным пространством.

В тот момент я хотел одного – стать свободным. Стать человеком, которого никто не унижает, на которого никто не орёт. Стать человеком, которого любят и уважают.

Когда человек сильно чего-то хочет, это само идёт к нему в руки, но человек не всегда способен узнать в том, что пришло, то, чего он хотел.

Я стремился к свободе и независимости, к признанию и уважению, к…

– Слышь, братан, закурить не найдётся?

Этот вопрос несколько вывел меня из размышлений, которым я предавался, пока шёл по Арбату от МИДа в сторону кинотеатра «Художественный».

– Простите, – обернулся я к человеку, стоявшему справа от меня, на углу Кривоарбатского переулка.

– Сигарета, говорю, есть?

Я в недоумении посмотрел на стоявшего передо мной человека. Вначале я принял его за бомжа: он был какой-то неухоженный, немного помятый, с землистого цвета лицом и синими мешками под мутными, словно застоявшаяся вода в пруду, глазами. Он был немного пьян и, судя по всему, уже не первый день.

– А, сигарета, – произнёс я, не в силах отвести взгляда от собеседника. Мне пришло в голову, что неприлично вот так разглядывать человека, однако ему, казалось, не было до этого никакого дела. Он молча смотрел на меня, будто сквозь пелену, и не отводил взгляда. Внезапно до меня дошло, что ему стоило большого труда сфокусироваться, и он не хочет отводить от меня взгляд, поскольку подсознательно боится потерять меня из виду.

Я нашарил в кармане пачку сигарет и протянул ему. Он открыл пачку и попытался дрожащими пальцами достать оттуда одну сигарету. Рука не слушалась его, он совершал судорожные движения, словно был подвержен болезни Паркинсона, однако так и не смог выудить оттуда сигарету.

– Бля-я-я, ва-а-аще не получается достать, – констатировал он.