Над уникальной ситуацией смеялись все, но поделать что-либо никто не мог. Закон, как известно, суров. И Михаил Юрьевич на совершенно законных основаниях продолжал ходить на малый совет, имел свой кабинет с телефоном-вертушкой и консультантом и, само собой, получал хорошую заработную плату с надбавками и премиями. Лидеру группы, как и главам партийных фракций, таковая полагалась.
Сам лидер был человеком военным (разумеется, уже несколько лет как в отставке) и периодически выступал с громкими заявлениями — то о горестной судьбе всей животноводческой отрасли, то о недопустимости приватизации городских рынков. Вполне, по-моему, искренне и честно ратовал за усиление государственного регулирования и, одновременно, за беспощадную борьбу с коррупцией. Что, опять же, по моему мнению, явно противоречило друг другу.
— Николаич, к тебе Домашевский не забегал? — сразу спросил Шарохин.
— Нет, — ответил я, помня свое обещание.
— Ах, падла такая! — яростно выдохнул депутат. — Нет, ну ты смотри, а! Специально от меня бегает!
— Говорят, он на больничном, — обмолвился я.
— Знаем мы эти больничные! Симулянт он! — продолжал бушевать Михаил Юрьевич.
— А что случилось? — спросил я, отрываясь от компьютера.
— Чтоб я за него хоть раз еще поручился!.. Да его прибить мало! — развивал свою мысль парламентарий.
В принципе всё было ясно и без вопросов. История эта началась до моего появления в аппарате. Тогда еще действующий пресс-секретарь задумался об улучшении жилищных условий и занял деньжат в одном почтенном банке. Крупную сумму без поручителя не давали, и Семён Маркович привлек в этом качестве депутата Шарохина, с которым был на короткой ноге. Потом власть переменилась, Домашевского хотели убрать из парламента к чёртовой матери и даже оформили приказ о его увольнении. Болтался он между небом и землей месяца три, банку кредит не возвращал. Банк разъярился и адресовал претензии поручителю. Поручитель тоже разъярился, ибо ничего такого не предполагал. И пошла писать губерния…
Семёна Марковича в аппарате оставили, но понизили и в должности, и в зарплате. Долг меж тем образовался приличный, особенно учитывая штрафные санкции. Банк пригрозил судом, и лидер группы «Честность» заплатил за Домашевского, дабы не было публичного скандала, связанного с депутатским именем. После чего эпопея продолжилась. Теперь уже Михаил Юрьевич бегал за Семёном Марковичем, требуя с него каких-то дополнительных расписок. Периодически депутат срывался на крик и обещал отвезти неплательщика в лес, подышать свежим воздухом.
— Говорят, он часть долга вернул, — сказал я.
— Хрен он чего вернул! — рявкнул Шарохин. — Он еще за моральный ущерб должен! Меня, уважаемого человека, в суд из-за него чуть не потащили!
— Моральный ущерб — материя тонкая, его трудно подсчитать, — заметил я.
— Ничего, подсчитаем! Я сам в суд подам! Квартиру у него заберу! — грохотал депутат.
Я вспомнил разговор с Валентином Юрьевичем. Видимо, на лице у меня что-то отразилось, так как Шарохин убавил громкость и спросил:
— Я тебя отвлекаю, наверное?
— Не очень, — дипломатично ответил я и покосился на монитор.
— Ну, извини. Сам понимаешь, он меня достал, — развел руками депутат. — Слушай, а что сегодня «Факты и комментарии» написали?
После ухода Шарохина, которого я снабдил копией заметки, работа пошла веселее. Как ни странно, никто больше не звонил и не заглядывал. Было около семи вечера, когда я поставил последнюю точку.
Я откинулся на спинку кресла, потянулся и перечитал концовку.