Ничей брат[рассказы]

— А ты, я гляжу, специалист! — сказала она.

— По браку, — ответил Адамчик.

— Ой, он остроумный! — Она поправила Адамчику шарф. — Ну, вот этот, наконец?

— Можно, — сказал Адамчик, потрогав туго натянутое полотно.

— Страшный какой крокодил… — сказала она, кусая губы.

— Зато крепкий, — уверил Адамчик, — На нем можно с ногами?

— Можно.

— И думать на нем можно?

— Можно, — сказал Адамчик.

— В самом деле остроумный! — рассмеялась она. — Теперь разделим обязанности: я плачу, а ты несешь. Согласен? Тут два шага.

— Согласен.

Адамчик подхватил матрас и взвалил его на спину, как грузчик на фабрике.

— Идем, — скомандовала она, — Туда, туда, потом сюда, а потом туда. Донесешь?

— Донесу, — сказал Адамчик.

Она шла быстро, резко махая клетчатой сумкой, Адамчик еле поспевал.

— Тяжело? — спрашивала она. — Отдохни. У, какой некрасивый! У меня даже настроение испортилось. Натянут криво, гвозди торчат. И кто их только делает? Наверное, страшно злые и ленивые люди, а? Ты не устал? Сейчас придем. Сюда, во двор.

— А теперь самое трудное, — говорила она, придерживая дверь. — Теперь на пятый этаж. Философы теперь живут на чердаках. Донесешь?

— Донесу, — сказал Адамчик хриплым голосом.

— Представь себе, что ты — Иисус Христос, — говорила она, поднимаясь впереди. — Ты несешь свой крест. А вокруг тебя римляне, иудеи. И ты… Не устал?.. И ты несешь его на Голгофу (это гора), а они тебя бьют, смеются над тобой, издеваются. А потом… а потом они распнут тебя… на кресте, то есть на этом крокодиле, распнут меня на этом полосатом… Ой, я болтаю. Хочешь, отдохни. Нет? Ну, тогда неси… неси свой крест, мой хорошенький мальчик с улицы… в красном шарфике…

«Красивая… — думал Адамчик, глядя, как под шубкой плавно переливаются высокие бедра. — Надо адрес записать».

— Стоп, — скомандовала она. — Поставь к стене. Устал, бедненький. — Она сняла перчатку и погладила Адамчика по лицу. Достала из сумки сладко пахнущий платочек, вытерла ему лоб. Потом позвенела ключами и распахнула дверь. Адамчик заглянул в темный коридор.

— Ой, нет, сюда не надо, — торопливо сказала она. — У нас тут страшно. И где–то должна быть своя рабочая сила. Сила, эй! — крикнула она в коридор. — Приехал матрас!

Вдали хлопнула дверь.

— Ой, — сказала она и застучала каблуками в темноту. Адамчик слышал, как она остановилась, и какой–то невнятный шепот, шелест. На площадку вышел сильный парень с гладкой короткой прической, взглянул вопросительно на Адамчика, неумело подхватил матрас за край и поволок его в темноту.

Дверь захлопнулась.

9

— Ромка, в лыжную секцию хочешь? Будешь играть в шашки? Пойдешь с нами в театр музкомедии?

Почти каждый день подходит к нему обойщица Валя, всегда с блокнотом и карандашом в руке. Спрашивает официально. Она теперь комсорг цеха.

— Ну, а пойду, так что? — спрашивает Адамчик.

— Ничего, тогда запишу, — говорит Валя, размахивая блокнотом.

— Ну чего ты ко мне пристала? — кричит Адамчик, пытаясь ущипнуть Валю. — Запиши меня целоваться!

— Да не умеешь, мокрохвостый! — сердито отвечает Валя и убегает, размахивая блокнотом.

— Ухаживает она за тобой! — смеется бригадир Клава. — Смотри, Ромка, женит на себе.

— А пусть! — говорит Адамчик. — Я согласен.

— Да она грамотная, — смеется Клава, — в школу ходит. Она на тебя, неуча, и не посмотрит.

— Посмотрит, — говорит Адамчик, — вот увидишь!

И ходит провожать Валю от проходной до общежития — три минуты шагом, одна бегом.

— Хочешь, Валь, в школу запишусь?

— Мне–то что — записывайся. Сам умнее будешь.

— А хочешь, поцелую?

— Иди, козявка!

— Валя, а что ты в школе проходишь? А скажи что–нибудь умное?

— Знаешь, как эта улица раньше называлась?

— Нет…

— Гороховая…

— Ага…

— Ромка, получишь по рукам. А какой литературный герой здесь жил?

— Скажи.

— Здесь жил Обломов.

— А что он делал? Он у нас работал?

— Ой, Ромочка… Он был барин, а фабрики тогда еще не было.

— Барин… А что он делал?

— Ничего. На матрасе лежал.

— Он думал?

— Нет, кажется, не думал. Просто лежал.

— Валь, а хочешь, я тебе мысль скажу? Знаешь, для чего у человека ногти?

— Нет…

— Для молотка. Чтобы бить. И чтобы не больно.

— Ромочка, как же не больно, когда больно?

— Хитрая, а если бы ногтей не было? Тогда еще больнее…

— Ой, Ромочка, голова садовая… Умница ты моя…

И Валя гладит Адамчика по голове — совсем не так, как он хочет, обидно.

— Ну, как? — спрашивает на конвейере Клава. — Присох?

— Отстань! — кричит Адамчик. — Стукну!

— Ромочка, мы идем добровольно сдавать кровь! Тебя записать?

— Записывай! — сказал Адамчик.

В Институте переливания крови белые стены пугали. Пугала тишина.

— Ой, Ромочка, боюсь! — шептала Валя.

— Ничего, не бойся, — успокаивал Адамчик. — Видишь, написано: безвредно для организма.

Женщина–врач выслушала Адамчика и измерила давление,

— Молодец! — сказала она. — Только почему ты такой худой? Мама не кормит?

— Кормит… — сказал Адамчик. — А худому нельзя?

— Отчего же нельзя — можно, — сказала врач. — Вот давление у тебя низковато для возраста. Бегаешь много, мало спишь?

— Мало, — признался Адамчик.

— Почему? — спросила врач.

— А я думаю, — сказал Адамчик. — Мысли по ночам появляются.