Ничейная земля

Перед тем мне пришлось писать объяснение по делу Б2. Речь шла о моих с ней личных отношениях, стала ли она моей любовницей и когда, на самом ли деле те суммы, которые ей выплачивались по моим донесениям, соответствуют действительности. Отчитаться в этих суммах было нелегко, а к тому же у меня на совести был один тяжкий грех, который мне удалось скрыть, но я все время боялся, что он может всплыть. Дело в том, что после того как я отказался от услуг агента Б3, в рапортах я помещал суммы, которые были якобы предназначены для нее, хотя на самом деле она давно уже ничего не получала от меня, но это было совершенно необходимо, ибо за доставку записей полковника Х. пришлось заплатить дополнительно 8 тысяч марок, а Отдел мне этих денег не выделил.

Анализировались связи Б2 и дошли до каких-то ее, я считаю мнимых, контактов с А6, в связи с этим — тоже на предпоследнем этапе следствия — спрашивали, что мне об этом известно, и я уже чувствовал, как рождается (словно в романе, но попробуй это опровергнуть) картина сговора моих агентов, которые ловко подсовывают мне информацию; а об остальном уж лучше и не говорить. Б2 действительно была красивой женщиной, дорогостоящей, дорогостоящей по-настоящему, и все же я никогда не терял контроля над собой и могу гордиться тем, что ни на минуту не дрогнул, и это правда: я ни на йоту не отступил от правил игры.

Предположение о сговоре моих агентов явилось заключительным этапом следствия. Существуют различные оттенки обвинения; их легко изменить, легко перейти границу между подозрением в провокации, в том, что, не сознавая того, сам поддался провокации, в том, что поддался ей сознательно, в том, что ты ее организовал, в том, что сам явился ее автором. Н. умел это делать: он мастерски представил мне все возможные варианты.

Так какой же у меня был выбор? Процесс, в котором шанс сесть в тюрьму чрезвычайно высок? Н. подсунул мне еще один документ: заявление Ольчака. С Ольчаком я познакомился в Берлине; он мне предложил участие в нескольких торговых сделках, я решил, что это хорошее прикрытие, тогда я еще не знал, что он тоже работает на Н. Это было время, когда мне отказали в дотации на Б2, а получить записи полковника Х. я считал чрезвычайно важным делом. И вот тогда мне пригодился Ольчак; при его содействии я познакомился с неким Вогтом, который работал на французов. Я продал Вогту некоторые фотокопии высказываний канцлера, которые могли особо интересовать Париж. Я знаю, что к ним там отнеслись очень серьезно. Сами оцените этот шаг, я считаю, что поступил правильно. Таким образом удалось получить все записи полковника Х., а одновременно — информировать Париж о возможных или вероятных планах канцлера, касающихся также и Франции, это не противоречило (я готов защищать свою точку зрения, хотя и не стал спорить с майором Н.) нашим государственным интересам. Но все же это был серьезный козырь для возможного обвинения, и я не мог об этом не помнить во время бессонных ночей на Крулевской. Вы знаете, я не трус, мне кажется, что я доказал это неоднократно, однако я не признаю бессмысленной храбрости, храбрости напоказ. Впрочем, можно сомневаться, что в моем случае словно «напоказ» имеет хоть какой-нибудь смысл, ибо никто, вероятно, так и не узнал бы о моих беседах на Крулевской. Так что если я и выбрал капитуляцию, то только потому, что она была единственным оправданным в этих обстоятельствах выходом. Процесс, которым мне грозил Н. — естественно, он тоже старался избежать процесса, но, без сомнения, решился бы на него, если бы я отказался, — означал бы окончательное дезавуирование моих материалов, и мне кажется сомнительным, чтобы маршал захотел взглянуть на эти рапорты, если бы даже они до него дошли. Я должен быть искренним с вами так, как я был искренен с самим собой в ту последнюю ночь на Крулевской улице. Я понимал майора Н. Понимал его так хорошо, как будто бы это Юрысь допрашивал Юрыся и объяснял ему, что нужно капитулировать.

Мои рапорты противоречили основной концепции. Первый раз в жизни… Впрочем, я не думаю, чтобы это могло вас интересовать… Я знаю, каким сложным может быть механизм ошибки. Иногда мне даже кажется, что ошибка возникает независимо от нас, рождается как бы вне нас и формирует решения, которые потом уже нельзя отменить, ибо это означало бы поражение большого количества важных людей, уход, отстранение, исчезновение в небытие… Н. сам был связан с ошибкой. Так как же я мог его переубедить? Ведь он тоже знал обо всем.