Ничейная земля

— Товарищ генерал, — вмешался Мерриман, вставая рядом с Райли. — Прошу вас, не обращайте внимания, лейтенант сказал, не подумав. Он еще не успел прийти в себя после тяжелой травмы, полученной в сражении под Харамой, и иногда говорит довольно странные вещи, но на самом деле он вовсе так не думает. Кроме того, он слишком устал, ведь он провел бессонную ночь, выполняя ваше задание, но уверяю вас, он хороший солдат и всей душой предан Республике, — с этими словами он покосился на Райли. — На самом деле ему бы и в голову не пришло сделать что-нибудь вроде того, о чем он только что заикнулся. Я уверен, он лишь хотел убедить вас в надежности своего источника информации, но не собирается совершить подобную глупость, помогать незнакомцам пересечь нашу линию фронта. Разве не так, лейтенант? — спросил он, повернувшись к Райли.

Алекс Райли обдумывал ответ на секунду дольше необходимого, и всё еще в нем сомневался, но пунцовое лицо генерала и свирепая ухмылка комиссара не оставляли возможности для спора. Еще одно слово, и на рассвете, когда пропоют петухи, он окажется перед расстрельным взводом по обвинению в измене.

— Так точно, товарищ генерал, — произнес он наконец. — Я никогда не стал бы помогать вражеским агентам.

Генерал Вальтер подозрительно прищурился в поисках скрытой дерзости в словах Райли, но не успел ее обнаружить, поскольку Мерриман с силой стиснул его руку.

— С вашего позволения, товарищ генерал, — сказал майор, — мы уходим, чтобы вы могли закончить завтрак. Как говорят в Испании, пусть пойдет впрок.

Он попрощался кивком головы и вытолкал Райли из палатки, боясь услышать за спиной голос одного из двух сталинских головорезов.

Они не останавливаясь дошли до «форда», поспешно запрыгнули в него и немедленно тронулись.

Лишь тогда Мерриман облегченно вздохнул и, отирая пот, повернулся к Райли, молча сидящему рядом.

— Ну, знаешь ли! — возмутился он. — Много я повидал за свою жизнь безрассудных крикунов, но ты всем дал сто очков вперед! Ты что, в самоубийцы решил податься? Этот комиссар Марти расстрелял сотни республиканских солдат, и многих из них — куда по меньшему поводу. Да и генерал будет только рад от тебя избавиться. Если ты решил покончить с собой, то так и скажи: я сам тебя пристрелю — по крайней мере, возиться не надо будет.

С каждой минутой все больше мрачнея, Алекс Райли глядел в окно, делая вид, будто не слышит упреков Мерримана.

— Мы проиграем, — произнес он так тихо, что никто не услышал.

— О чем ты говоришь? — озадаченно спросил майор.

— Ты спрашивал, как я считаю, победим ли мы в войне, — пояснил Алекс, поворачиваясь к другу и устало прикрыв глаза. — Так вот: мы ее проиграем.

7

Когда они вернулись в свой лагерь, солнце уже стояло высоко в небе и предвещало очередной жаркий день. Прихватив бутылку вина и стручки рожкового дерева, Джек, Алекс и капитан Лоу расположились в тени олив.

Райли уже успел рассказать им о своей размолвке с генералом и выслушать от обоих кучу упреков и заверений, как ему повезло, что рядом оказался Мерриман. Теперь он отдыхал, пытаясь заглушить голод, поедая мясистые сладковатые стручки, которые до войны шли на корм скоту.

Остальная рота расположилась вокруг, заняв все пространство в тени оливковой рощи до самой ее границы. Все с минуту на минуту ждали приказа о наступлении и пытались заглушить страх смерти затасканными глупыми шуточками и сплетнями, распространявшимися со скоростью лесного пожара. Сержант Фишер бренчал на гитаре, которую нашел в развалинах городка Кинто.

Слова этой песни солдаты батальона Линкольна сочинили сами, положив их на музыку баллады «Долина Красной реки», после того злополучного сражения под Харамой полгода назад, где погибли сотни их друзей и товарищей.

Есть в Испании долина под названием Харама,

Мы забыть ее не сможем никогда — ни ты, ни я.

В той долине обрели мы наше мужество и славу,

Там погибли смертью храбрых наши верные друзья.

Сражался за Мадрид наш славный батальон —

Не за чины, не за награды.

Там мы сражались, сыны народа,

Парни Пятнадцатой бригады.

Никогда мы не вернемся в ту долину нашей боли,

Но жива доныне память в наших мыслях и сердцах.

Так поднимем же бокалы, до краев вином наполнив,

За погибших смертью храбрых в этих огненных песках.

Посреди песни неожиданно показалась изящная журналистка — с распущенной гривой великолепных волос, в мужской одежде и в темных очках, она шла мимо лежащих под деревьями людей, не обращая внимания на восхищенный свист и расточая неотразимые улыбки. Поглядев из-под руки, она заметила сидящую под очередным деревом троицу и направилась прямо к ней.