Ничейной земли не бывает

Вскоре Литош заметил, что любопытство солдат пошло на убыль, а их замечания сделались более злыми. Неожиданно водитель-американец немного опустил стекло машины. Солдаты тут же замолчали, решив, что он собирается что-то объяснить им, но тот только выбросил окурок.

Литош слышал, как коллега что-то сказал своему шоферу, но что именно, разумеется, не понял, поскольку не знал английского, однако по тону догадался, что это было какое-то распоряжение. И в тот же миг стекло было поднято до отказа.

Литош обошел вокруг машины, поднял окурок и потребовал, чтобы водитель снова опустил стекло, но тот сидел как вкопанный и вовсе не собирался выполнять его указания.

— А ты постучи ему автоматом, — посоветовал кто-то из солдат.

Стволом автомата Литош тихонько постучал до стеклу. Шофер повернулся и чуть-чуть опустил стекло.

— Вы разве не слышали о защите окружающей среды? Окурки будете разбрасывать, когда окажетесь на своей территории! — С этими словами Литош бросил окурок в машину через узкую щель.

Водитель усмехнулся и кивнул.

— А вы, ребята, — повернулся Литош к солдатам, — расходитесь по своим местам! Понятно?

Солдаты последовали его призыву, но, сделав несколько шагов, остановились, а один из них сказал:

— Смотри в оба, дружище, чтобы янки не продырявили твою шкуру.

Сидевшие в машине американцы немного наклонились вперед, старший что-то объяснял водителю, показывая пальцем на колеса и броню бронетранспортеров.

— Ребята, у кого-нибудь из вас есть газета? — обратился Литош к солдатам.

— Уж не хочешь ли ты устроить янки громкую читку?

— Да, нечто в этом роде.

— Вот возьми, — предложил рыжеволосый солдат, протягивая боевой листок. — Наш «Походный курьер».

— Слишком маленькая, мне нужна «Нойес Дойчланд».

— Думаешь, они станут ее читать? — ехидно спросил рыжеволосый. — Я что-то не совсем тебя понимаю.

Махнув рукой, Литош полез в свой бронетранспортер, где на сиденье ефрейтора Айснера лежал вчерашний номер «Нойес Дойчланд». Когда с газетой он спрыгнул на землю, солдаты с любопытством уставились на него, ожидая, что же будет дальше.

А Литош, не обращая ни на кого внимания, развернул газету, бросил на нее беглый взгляд и, оттянув по очереди щетки стеклоочистителей, засунул ее под них в развернутом виде. Газета закрыла все ветровое стекло, оставив по узкой щели в самом низу и вверху.

— Вот теперь мне понятно, для чего «Нойес Дойчланд» издается таким большим форматом, — пошутил один солдат.

— А что ты им там предлагаешь прочесть? — ехидно поинтересовался другой. — Спортивные новости?

— Нет, передовую статью, — ответил Литош, — и статьи на внешнеполитические темы. Должны же и они знать, как мы оцениваем положение в мире на сегодняшний день.

Вскоре вернулся Фихтнер вместе с гауптфельдфебелем Килианом. Увидев американский автомобиль, зажатый с двух сторон бронетранспортерами, Килиан похвалил Литоша:

— Хорошо сработано, ничего не скажешь. — Затем он заявил, что немедленно сообщит в советскую военную комендатуру о незваных гостях, обнаруженных в районе учений, и пошел следом за водителями бронетранспортеров, которые решили перекурить.

Фихтнер уже успел забраться на крышу бронетранспортера и растянулся там на теплой броне, наблюдая за гауптфельдфебелем, который несколько минут назад совершенно спокойно выслушал его донесение, как будто речь шла вовсе не об американских военных, задержанных в запретной зоне, а о кролике, угодившем в поставленный для него силок.

Литош тоже залез на бронетранспортер и, усевшись рядом с Фихтнером, положил автомат на броню так, чтобы он был у него под рукой, а ствол его направил на оливково-зеленую американскую машину. Теперь солдат и американцев отделяла друг от друга тонкая газета, которая мешала иностранцам рассматривать детали боевой машины.

Литош закрыл глаза, подставив лицо солнечным лучам. Никогда еще Фихтнеру не приходилось видеть водителя их бронетранспортера в таком состоянии. Спокойствие Литоша передалось и ему, и он полез в карман за губной гармошкой. В детстве Ульрих выучил одну песенку, от нее ему всегда становилось грустно, а вспоминал он ее обычно тогда, когда у него появлялось какое-нибудь невыполнимое желание. Однако гармошку он так и не вынул, решив, что играть сейчас неудобно, ведь он здесь не один, но мелодию и слова он все же вспомнил. «Если б был я вольной птицей…»

Песня была печальная. Ульрих посмотрел на автомат Литоша, дуло которого было направлено на закрытое газетой ветровое стекло американской машины, и спросил:

— И ты стал бы стрелять?

Литош ничего не ответил, и Ульрих снова повторил свой вопрос. Не поворачивая головы, лишь скосив на Ульриха глаза, Литош проговорил:

— Ты задаешь странные вопросы.

— А разве ты их сам себе не задаешь?

— Себе — нет, больше уже не задаю, — покачал головой водитель бронетранспортера.

Фихтнер замолчал. Ему захотелось поскорее демобилизоваться из армии, уехать отсюда, вернуться к своим овцам. Единственным человеком, кого он хотел бы забрать отсюда с собой, была Рике.

— А чего ты меня спрашиваешь? Ты лучше спроси об этом американцев, что сидят в машине.