Ничейной земли не бывает

Через два дня, когда подводились итоги проверки в целом, инспектора, командиры подразделений и их заместители по политчасти собрались в кабинете партполитработы. Подполковник подвел итоги проверки. Одно он хвалил, другое порицал, на третье указывал, о четвертом спрашивал, отвечал на вопросы на одном дыхании, искусно играя словами. Пульмейер внимательно слушал офицера. По когда тот сел, у майора снова возникло ощущение, что докладчик закончил свое выступление слишком рано, не сказал самого важного. Видимо, и другие офицеры думали так же, потому что все уставились в свои блокноты и молчали.

Тогда поднялся Шанц, поднялся тяжело, словно нехотя. Он поставил кулаки на красное сукно стола и обвел офицеров взглядом. Когда Шанц так вставал, чтобы выступить перед людьми, то обычно на его лице сразу же появлялась добродушная улыбка. Пульмейер достаточно хорошо знал его, чтобы понять, что полковник нашел цель, по которой он сейчас точно и безжалостно будет «палить» своими замечаниями. Поскольку никто не догадывался, на кого или на что он нацелился, в комнате стало особенно тихо.

— Мы слишком много говорим вообще, — негромко начал полковник в установившейся тишине. — Если бы коммунистическое общество создавалось только с помощью речей, оно давно было бы построено. В последние дни все офицеры-инспектора и офицеры полка много говорили о социалистических отношениях в нашей армии. Однажды я подсчитал, сколько раз произносилось выражение «личность солдата социалистической страны»: пятьдесят один раз только после обеда. Причем ни одного солдата там не было. Просто мы слишком много говорим о том, что нам надо делать. Здесь, в полку, я, например, за один день уже три раза слышал пространные ссылки на последнюю речь товарища Хонеккера. Один раз это сделал партийный секретарь, один раз — заместитель командира полка по политчасти и один раз — начальник инспекторской группы. Совещание заняло в общей сложности около шести часов. Трое выступающих говорили почти об одном и том же, повторяя друг друга, и трижды за стол садились, за немногими исключениями, одни и те же офицеры. Должен вам откровенно признаться, что, к сожалению, у вас в полку слишком много времени тратится впустую. — Шанц сделал паузу и, вытащив из папки пачку бумаг, положил ее перед собой на стол. — И на бумаге мы пишем слишком много, — сказал он и хлопнул рукой по этой пачке. — Вот тут сплошные указания, сообщения и требования представить всевозможные доклады, подвести итоги работы штабов от полка до дивизии. Если так будет продолжаться, то нам придется экономить на тиражах наших центральных газет. — Он еще раз хлопнул рукой по пачке бумаг. — Понятно я говорю? Прежде чем что-то сказать или написать, следует спросить самого себя: нужно ли это кому-нибудь? А нужно это прежде всего самим ораторам, так как это, по их мнению, повышает их авторитет в глазах того или иного начальника. Одну из причин нашего многословия я вижу в том, что кое-кто имеет довольно поверхностное представление о солдатах и слишком мало учитывает то, что занимает их мысли и чувства. Чем дальше от полка… — Тут Шанц вскинул вверх обе руки и снова опустил их на стол.

Офицеры полка молчали…

Сейчас полковник медленно приближался к курилке и, хотя внимательно следил за тем, чтобы не расплескать кофе, все же увидел Пульмейера, во рту которого дымилась трубка.

Когда на майоре стеганый комбинезон, он кажется чуть-чуть потолще и пошире, чем обычно. Вообще же в нем все узкое и острое — нос, подбородок, кадык. Насмешники утверждали, что в этом, видимо, виновата его долгая служба командиром роты. Солдаты как наждак, который точит всякого ротного, пока от того ничего не останется.

И еще один недостаток был у Пульмейера — кривые ноги. Поэтому-то майора и выпускали впереди роты во время смотров только зимой, когда полы шинели закрывали его ноги. За это его даже прозвали «кавалеристом». Правда, он никогда не сидел на коне, да никто точно и не знал, какие ноги бывают у кавалеристов.

Все это, однако, майора не трогало, своим прозвищем он даже гордился. Унтер-офицеры и солдаты, прибывающие в третью роту, всегда вначале посмеивались по поводу ног Пульмейера, но это продолжалось недолго.

Шанц подошел к майору, и тот взял у него из рук одну чашку. Усаживаясь, полковник немного кряхтел.

— Ну, Карл, — пошутил Пульмейер, — тебе надо быть теперь особенно осторожным: от штабной работы быстро жиреют и становятся ленивыми.

Шанц засмеялся, потом с наслаждением отпил из чашки первый глоток. На верхней губе у него остались крупинки кофе. Он слизнул их языком и разжевал.

— «Сапожник» Генрих сообщил, что приедет. Это случайность или нет? — спросил Пульмейер после небольшой паузы.

Шанц пожал плечами, а майор, увидев это, подумал: «С каких это пор ты стал таким скрытным? Ведь ты же только что явился из штаба дивизии».

Шанц знал, что Пульмейера не проведешь. Он все распознает каким-то особым чутьем. И поскольку полковнику надо было поговорить с командиром роты спокойно, он удовлетворил его любопытство: