Ничейной земли не бывает

Генерал Вернер остался на КП. Полковник Шанц уехал вместе со всеми, заявив, что ему обязательно нужно увидеть майора Виттенбека.

Двадцать четыре минуты и двенадцать секунд понадобилось мостовикам, чтобы навести через реку понтонную переправу. Это было рекордное время, тем более если учесть, что наводилась переправа после утомительного марша, да еще через реку, уровень которой превышал расчетный. Затраченное время почти на шесть минут оказалось меньше нормативного, соответствующего оценке «отлично», а это было важнее любого рекорда.

Генерал Вернер от души радовался этой удаче, и радовался отнюдь не за себя или за полковника Бредова, поскольку не считал это результатом умелого управления и организации. Мастерское наведение переправы он ставил в заслугу самой инженерной роте, мостовикам, которые смогли уложиться в такие короткие сроки.

Вернер радовался еще и потому, что хорошо знал: солдаты, унтер-офицеры и офицеры его дивизии трудились отнюдь не ради этих минут и секунд и уж совсем не потому, что где-то за их спиной стояли, наблюдая за их действиями, командиры. Просто воины сознательно относились к своим обязанностям. Генерал Вернер был глубоко убежден в том, что с такими людьми он выполнит любое задание командования, направленное на защиту завоеваний ГДР.

Генерал Вернер стоял над рекой, засунув руки в карманы шинели и крепко прижав их к туловищу, но стоял он в такой позе не потому, что ему было холодно. Его душу переполняла радость. Со своего КП он смотрел на колонны подразделений, проезжавшие в строго определенном порядке по понтонному мосту на противоположный берег. С того берега им предстояло двинуться вперед, в направлении, которое показывала жирная красная стрела, начерченная на карте комдива. И вдруг к охватившей его радости внезапно примешалось острое чувство боли: он снова вспомнил о своей дочери Катрин и ощутил в этот момент ее утрату особенно сильно и мучительно.

Глава 7

Не доехав нескольких километров до селения, Фридерика свернула на полевую дорогу и мчалась по ней до края леса. Вскоре перед ней развернулась большая лужайка, буйно заросшая цветами и травами. По утрам и вечерам здесь нередко собирался туман и расползался отсюда по всей лощине, используемой как заливной луг. В дождливую пору часть лощины заполняла вода, образуя внушительный залив, похожий на реку.

Фридерика бывала в этих местах и раньше, и каждый раз она любовалась этой изумительной картиной.

Остановившись, она вылезла из машины и присела на длинный, грубо отесанный камень, служивший некогда дорожным указателем. Из Барсекова она уехала около восьми часов утра. Ехала быстро, наслаждаясь скоростью. С самого начала учений, вернее, с того момента, когда она отдала отцу половинку фотографии, ее что-то тревожило. Вот и сейчас она опять вспомнила про обрывок фотокарточки, который лежал у нее в кармане костюма, и страстно пожелала, чтобы вторая половинка действительно оказалась у майора Виттенбека. Ей хотелось, чтобы майор, оставаясь один, часто вынимал эту половинку из кармана и подолгу ее рассматривал. Фридерика без особого труда представила себе лицо майора: он смотрит на фото, и чуть грубоватые черты его лица постепенно смягчаются, а сам он как будто даже молодеет. Фридерика хорошо запомнила его лицо: высокий лоб, резкий изгиб правой брови и широко поставленные глаза… Вот Виттенбек усмехнулся и начал шептать какие-то слова, похожие на робкие признания. Ей даже показалось, что она слышит, как потрескивает его щетина, когда он проводит рукой по небритому подбородку, чувствует, как он дотрагивается руками до ее лица и касается ее губ большими пальцами, от которых пахнет металлом. Но стоило ей подумать об этом, как сразу наступило отрезвление.

В последнее время у Фридерики часто менялось настроение. Совершенно спокойной она становилась лишь в присутствии отца. Так было и в последний раз, когда они встретились на развилке дорог и он нежно обнял дочь и заботливо спросил: «Ну, выкладывай, что там у тебя?»

Фридерика не была уверена, что вторая половинка фотокарточки находится у Виттенбека. К доске, на которой висела стенгазета, могли подходить многие, в том числе и Ульрих Фихтнер.

Девушка встала с камня. Даже здесь, в тиши, она не могла найти покоя.

Через четверть часа Фридерика въехала в поселок. Поставив машину в гараж, она пошла домой и еще от калитки увидела мать, которая позади дома развешивала на веревке белье. Погруженная в свою работу, она не заметила дочери. На ногах у нее были тяжелые резиновые сапоги, но двигалась она легко и быстро. И Фридерика, быть может, впервые посмотрела на мать как на женщину, которую безгранично любит отец.