Ничья

Однажды, после передачи очередного донесения в Бург, вернувшаяся домой агентесса почувствовала слабость и тошноту. “Что ж, я в положении, дело житейское, полежу – пройдет!” – успокоила она себя и устроилась на диване. Однако недомогание усиливалось, появился жар во всем теле, Орпа начала бредить. Состояние жены повергло в панику вернувшегося домой Ерэда. Он приказал служанке покормить бутуза из бутылочки, а сам срочно повез Орпу в больницу.

К утру разразилась жестокая драма. Состояние пациентки стало критическим. Из больничной лаборатории сообщили, что в легких Орпы, а также на ее одежде обнаружены следы дебютанта. Яд предназначался для членов всей семьи. Месяц назад почти все жители Дрора получили прививку от бургандской пагубы. Однако созданная дрорскими учеными вакцина была запрещена для беременных женщин и младенцев.

К вечеру Орпа скончалась. Неотлучно находившемуся при ней несчастному мужу и отцу пришло из дома известие о смерти младенца. Загодя получившие спасительный укол Ерэд, Яков, Иосиф, их мать с отцом и родители жены Якова, слава богу, не пострадали.

Сразу после похорон Яков направил своих детективов по следам предполагаемого преступления. Им удалось выяснить, кто был тот человек, с которым Орпа виделась последним. Сыщики немедленно выехали на стоянку машин, где трудился Кешер. Начальник стоянки сообщил им, что еще накануне иностранный рабочий Кешер внезапно потребовал расчет и, получив его, немедленно отбыл к себе на родину в Бург.

Яков терзался сознанием собственного бессилия против очевидного преступления. Он вспомнил, как Орпа как-то рассказывала ему об удивительной особенности бургандской юриспруденции: представитель власти Бурга считается виновным только при условии признания им собственной вины. В противном случае он невинен. “Эти парни – властители Бурга – святые, так сказать, по умолчанию, – рассуждал Яков, – жаль, не действует простое правило – покуда святые не докажут свою невиновность, их следует считать виновными!”

Тяжкие думы о семейных бедствиях и о недосягаемости отравителей заполняли передний план размышлений Якова. Но фон, пожалуй, был еще горше. Мысленно он безжалостно корил себя за бездействие против создания бургандских Големов. “Возвысь я голос вовремя, – думал Яков, – и мой могучий Дрор остановил бы лиходейский проект и избавил бы землю от вечного зла, а Бург – от соблазна злонамерений. Увы, не произошло этого, а то, что произошло, стало торжеством страха. Одно утешает – деяние Иосифа и его несчастной невесты, да упокоится душа ее, отодвинуло войну”.

***

Случись быть войне меж обладателями Големов, тогда под корень уничтожили бы враги друг друга, да и всей земле не поздоровилось бы. Поэтому страх войны породил мир страха. Бургандские оптимисты говорили, дескать, страх лучше смерти. “Смерть хуже страха!” – на свой лад переворачивали это неравенство пессимисты. Но истинные патриоты Бурга верили, что страх хуже смерти, а находились совсем отчаянные, кричавшие во всеуслышание: “Лучше страшный конец, чем страх без конца!”

А какие голоса раздавались по этому поводу в Дроре? Пожалуй, никаких голосов слышно не было. Жители города и страны мало думали о всяких пустяках, уверенные в себе и довольные собою. Дрор продолжал охотно устраивать у себя беглецов из Бурга, который, в свою очередь, ни под каким видом не принимал перебежчиков из враждебного лагеря, ввиду отсутствия последних.

Взаимные чувства двух городов друг к другу не претерпели радикальных изменений: дрорцы оставались сравнительно терпимыми по отношению к противнику, а Бург пестовал враждебность.

Верно говорят, что нельзя любить ни того, кого боишься, ни того, кто тебя боится. Но верно и то, что привычка смягчает страх.

Имевшие место события мирового масштаба снизили градус общественного оптимизма Бургандии. Но в то же время стали заметны некоторые отрадные перемены в стране. Скажем, на службу представителей высшей власти были поставлены доставляемые из Дрора автомобили. Но при этом роль гужевого транспорта в Бурге оставалось по-прежнему главенствующей. Изменения и нововведения затронули и некоторые другие области жизни и быта бургандцев.

Хитрая и с далеким прицелом открытость дрорцев не вводила в заблуждение зорких и дальновидных обывателей Бургандии. Не желая становится на одну доску с низшим по духу Дрором, власти Бурга изрядно подняли в вышину и основательно укрепили в толщину городские стены, не ослабляя при этом охрану города от нашествия коварного противника. Оборону поручалось держать знакомой читателю четверке стражей, возглавляемых старшим сержантом. Заступая на пост или покидая его, бойцы перекликались, как делали это и прежде. Теперь, к сожалению, в перекличке слышались нотки уныния.

– Все вообще теперь идет со скрипом, – кричал первый охранник.

– Нет, не сказать, что мы совсем застряли, – возражал второй.

– Движенье есть, движенье происходит! – принимал эстафету третий.

– И нас никто не обгоняет! – радостно заключал четвертый.