Ничья его девочка

Зачем я сказала про убийство?… Ну все теперь меня точно убьют. Завезут куда-то и там… я снова начала биться в дверь.

— Заткнись! — кулаком где-то там, где моя голова и я дернулась, — Не то тебе вколят успокоительное прямо в твою тощую задницу.

— Я правда все наврала! Клянусь. В интернете все прочла правдаааа! Отпустите меня. Я просто шлюшка… а к вам второй раз случайно попала. Правда-правда случайно. Ну пожалуйстааа я всего лишь деньги зарабатывала. Каждый как умеет. Отпустите…

Дверь внезапно распахнулась, и он появился на пороге. Злой какой-то, глаза ледяные сверкают, как снег на солнце.

— Правда шлюшка? Неужели?

Я яростно закивала, и он вдруг захлопнул дверь и принялся расстегивать ремень у меня от ужаса глаза округлились.

— Вы чего?

Попятилась назад по полу, судорожно сглатывая внезапно испарившуюся слюну.

— Ну ты ж заработать пришла. Сейчас работать будешь!

Едва он расстегнул первую пуговицу я зажмурилась и глаза ладонями закрыла. Он наклонился и схватив меня за шиворот поднял с пола…

— В чем дело? А как же работа?

— Не надооо, — всхлипнула и по щекам все же потекли слезы. — я навралааа… проститеее!

— Дура малолетняя!

Швырнул обратно на пол и вышел из комнаты, опять повернулся ключ в замке. Я слышала, как он там ходит, одевается и слезы по лицу размазывала, обхватив ладонями пылающие щеки… а перед глазами его пальцы, расстегивающие ремень и внутри все сжимается и в то же время сводит живот от чего-то необъяснимо мощного… Еще никогда и ни на кого я не смотрела вот так как на него и никого я не ненавидела настолько сильно как этого ублюдка.

ГЛАВА 7

Меня заперли в четырех стенах в какой-то отвратительно шикарной квартире, которая теперь стала моей клеткой. Заперли в полном смысле этого слова, и я ни черта не понимала зачем это сделали. В течении первых суток сюда даже никто не приехал. Я бродила по пустым комнатам, где все пахло свежим ремонтом и не имелось ни малейшего слоя пыли и в каждой комнате, а я насчитала их штук шесть (зачем людям такое общежитие?) минимум мебели. Хотелось что-то развалить или разбить, но было нечего. Все шкафы несдвигаемые и дверцы «несломаемые». Окна жалко, ведь я замерзну. Я разбила пару тарелок, но, когда взялась за третью в доме что-то мерзко затрещало. Оказалось, там есть телефон. Обыкновенный, кнопочный, со шнуром из стенки.

— Да! — рявкнула в трубку, все еще сжимая тарелку дрожащими пальцами.

— Разобьешь еще одну — жрать, как ты любишь говорить, будешь с пола. — голос Барского прозвучал совершенно неожиданно для меня, я даже подпрыгнула на месте, — Твой обед в дороге.

И выключился. Просто взял и выключился урод. Ненавижу! Ужасно хотелось разбить и эту тарелку, но… перспектива жрать с пола не прельщала. А я не ела уже давно. Я злобно поставила тарелку на стол и осмотрелась в поисках камер. Нашла их под потолком, попрыгала тщетно пытаясь достать руками, пододвинула стул, а не тут-то было они припаяны к потолку под надежным непробиваемым стеклом. Как предусмотрительно. От бессилия хотелось кого-то убить. Но вместо этого услышала, как в коридоре открылась дверь. Бросилась туда и, увидев, знакомого манекена с бледной вытянутой рожей, разочарованно выдохнула. С ним говорить не о чем. Это прихвостень Барского, который притащил меня к нему. Я уже пыталась пообщаться — ничерта не вышло.

Зато он принес обед, и я готова была все простить ровно пока все не съела и не оказалась в полнейшем одиночестве. Барский заявился через неделю, когда я уже окончательно потеряла человеческий облик и сама себе казалась зверенышем на цепи. Он заявился как ни в чем не бывало в своем светло-сером пальто, с поднятым воротником, с двумя картонными пакетами. Подкуп приятно пах и сбивал с настроя выцарапать мэру глаза и прирезать ножичком с кухни. Тупым. С зубчиками. Но я бы справилась… наверное. Если бы он спал со связанными руками. А так я против него козявка в метр с кепкой. Поставил пакеты на пол и по-хозяйски скомандовал.

— Ну что, Лиса Патрекеевна, спесь поутихла? Неси пакеты на кухню и доставай последние две тарелки.

Я и не подумала сдвинуться с места:

— А ботиночки вам не снять, ножки не вымыть, за сигаретками не метнуться?

Барский оскалился, именно оскалился, а не засмеялся. Со мной его лицо всегда преображалось чтобы напугать как можно больше. И в то же время засмотреться на эту щетину и линию рта, на нос с горбинкой. Хищный, как у опасной птицы.

— Если захочу и ботиночки снимешь, и ножки вымоешь и языком высушишь.

— Вы себя жестоко обманываете! Скорее вены себе перережу.

Пожал плечами, снял пальто, повесил в шкаф и подхватив пакеты прошел мимо меня на кухню. От него все так же умопомрачительно пахло, сбивая с настоя и заставляя непроизвольно втянуть запах и попереться за ним следом хвостиком и тихонько шмыгать носом, принюхиваясь. Барский водрузил пакеты на стол и не поворачиваясь ко мне по-деловому поставил прозрачный электрочайник (я тоже думала его разбить, но было слишком холодно, а чай у них вкусный) на плиту.