Ничья его девочка

Снова повернулась к телевизору и прыснула со смеху, глядя как героиня вылила на героя помои. Когда он уселся рядом со мной на ковер я от удивления подавилась чипсиной и закашлялась, меня похлопали по спине и стащили из пакета несколько пластин. Если бы сейчас начался апокалипсис я бы удивилась намного меньше. Но когда на мое лакомство посягнули я отобрала пакет и поставила возле себя.

— Эй! Это мое!

Приподнял одну бровь.

— Жадная! Мерзкое качество.

Стало неуютно и стыдно. За жадность в детдоме могли и «темную» устроить. Всегда надо было делиться даже если не хотелось.

— Ниче не жадная. Я себе принесла. Можете сходить на кухню и принести тоже. — потом ухмыльнулась, — хотя в вашем возрасте, наверняка тяжело бегать по ступенькам.

— Ты сейчас договоришься, рыжая. Я заберу твои чипсы и запрещу покупать новые. И вообще я что выгляжу старым?

— Да. Самый настоящий дед. Особенно когда щетина сильно отрастает.

— Борода сейчас в тренде и мне всего сорок. С дедом ты погорячилась!

И в глазах снова эти хитринки. Впервые вижу его в таком настроении.

— Сорок? Разве столько живут?

Щелчок по лбу больно и в тоже время неожиданно, и я осмелела пнула его локтем в бок. Он неожиданно рассмеялся не так как обычно саркастично, а весело… по-другому. Так как я еще никогда не видела. В глазах, которые я раньше всегда боялась появилась мягкость и у меня дух захватило от того насколько они красивые и так близко ко мне. Сидит рядом в своих крутых штанах, стильной отутюженной рубашке с закатанными рукавами и у меня все дрожит внутри от неверия, что все это происходит на самом деле.

— А у тебя, когда день рождения, Лиса, знаешь?

— Мне выбрали то, что выбрали… Но я никогда не отмечала. А настоящий… его тоже никогда.

— Ясно. Что вообще помнишь о себе?

— Ничего не помню. Точнее помню, как по улице бродила и попрошайничала, в рот к людям заглядывала. Есть ужасно хотелось. Не хочу об этом.

Повернулась к телевизору. От чего-то нахлынуло разочарование — пришел повыпытывать от того и добрый такой. Решил, что я почту за великую честь и начну языком трепать.

— А если помочь вспомнить?

— К мозгоправам ходить? Ни черта у них не вышло.

Настроение испортилось и возвращаться не собиралось. Приручает он тебя, Сенька, как зверька.

— А ты бы хотела вспомнить?

Внимательно посмотрел мне в глаза. Пусть лучше смотрит как раньше — со злостью. Мне привычней как-то, а эта мягкость с толку сильно сбивает.

— Нет.

— Почему?

Я так и не ответила. А на самом деле я боялась боли. Нет, не физической, а душевной. Мне было страшно, что, вспомнив я захлебнусь ею. Так я своих родителей видела только на фото. Больно если и было, но как-то отдаленно, скорее обидно за себя.

— Ладно. Захочешь — скажешь. Есть знакомый специалист.

В душу Барский не лез, за это я была ему благодарна. Хотя с чувством благодарности у меня были большие проблемы, и я хоть и начала привыкать жить в этом доме и пользоваться всеми благами, но испытывать за это благодарность к Барскому и не думала. Потому что он лишил меня права выбора и свободы. А еще… он лишил меня другой жизни, которая могла быть выживи мои родители. Но иногда я все же задавала себе вопрос: виновен ли он на самом деле в том, что с ними произошло. И еще ни разу не сказала себе «нет». Виновен. Я была в этом уверена. И, наверное, стоило держаться от него подальше и именно так и думать… но произошло то, что произошло. И все пошло под откос именно в тот день… когда он приблизился ко мне так как никто до него. Да, никто не сидел со мной рядом, не смотрел телевизор и не говорил со мной обо мне… А когда он не видел, я жадно пожирала его глазами, рассматривала покрытую щетиной скулу, хищный профиль, тяжелый подбородок и сильную шею. А еще смотрела на его руки… на них я просто залипала. К ним ужасно хотелось прикоснуться.