Тревожная телефонная трель. Михаил терпеть не мог такие звонки. Они всегда предвещали плохие вести или, по крайней мере, головную боль и проблемы.
На прежней работе — это означало бы, что где-то там, за тридевять земель, или где-то тут, совсем рядом, срочно нужно вмешательство. И нет уже времени на сборы или сон, есть пять минут на умывание, одевание и на то, чтобы ухватить спортивную сумку, а внизу уже урчит мотором микроавтобус «каравелла» с тонированными стеклами. И из ангара выкатывается толстобрюхий, заправленный по самые «помидоры» транспортник, в который сонная и злая дежурная команда таскает тяжелые деревянные ящики темно-зеленого цвета.
Сегодня уже никто никого в дорогу не позовет, кончилось время, но ощущение того, что ничего хорошего это пробуждение не сулит, было прописано в памяти на уровне рефлекса.
Он осторожно встал, ощутив ступнями прохладу паркета, и прошел в прихожую в полной темноте, не зажигая света, двигаясь уверенно и бесшумно, как кот. Выходя из спальни, он плотно прикрыл за собой дверь — пусть спит.
Тот, кто звонил, трубку вешать не собирался, наверное, считал гудки и ждал, пока Сергеев ответит на вызов.
— Алло, — сказал он вполголоса, проскальзывая на кухню и закрывая еще одну дверь, для лучшей звукоизоляции. — Слушаю.
— Алло, Миша, это ты? — сказал Блинчик. — Прости, что поздно.
— Не поздно, — сказал Сергеев, — рано.
— Прости, что рано, — согласился Блинов. — Тут такое дело, брат, что поздно, что рано, все равно звонить надо. Ты с Викой?
— Да.
— Она спит?
— Нет, танцует.
— Я серьезно.
— Володя, — сказал Сергеев, — сейчас полтретьего ночи. Спит, конечно. И я спал.
— Прости, дружище, — сказал Блинов с извиняющейся интонацией, — прости. Просто тут один человек хотел бы тебя видеть. Хороший человек.
— А утром нельзя, Блинчик? — сказал Сергеев, заранее зная, что услышит в ответ.
— Не получится, Умка. Я машину послал. Пока ты спустишься — она уже будет у подъезда.
— Я и сам мог. Моя машина внизу.
— Просто времени мало, а с мигалками — домчишься за полчаса.
— Ты хоть скажи куда.
— В Борисполь, дружище, в аэропорт. Увидишь, будет сюрприз.
— Ох, Блинов, ты же знаешь, я не люблю сюрпризы.
— Такие — любишь. Только просьба — давай-ка без Вики, уж кто тут будет лишний, так это она!
— Хорошо, — согласился Михаил, — приеду один. Я и так не собирался ее будить. Ты бы хоть с вечера предупредил, что ли? Откуда у тебя такая страсть к ночным встречам?
— Се ля ви, — сказал Блинчик весело, с прононсом истинного парижанина, — я и сам люблю поспать, но увы, увы… Приезжай, Умка, не пожалеешь!
Сергеев подошел к окну. Во двор, не торопясь, въезжал «шестисотый» Блинова, черный, похожий на глубоководную рыбу, скользящую между припаркованными автомобилями, как между камнями.
— Машина уже внизу, — сказал Сергеев, — через минуты три — выхожу.
— Давай, давай, — одобрительно хохотнул Блинов. — Что — любопытно? То-то же!
Блинчик с детства был бесцеремонным и не признавал отказов. Об этом Сергеев вспомнил, спускаясь по лестнице.
Перед выходом он наскоро умылся, одел тонкую водолазку, джинсы и спортивный пиджак — ночи были все же прохладные, такой уж удался май. Потом, не обуваясь, ужом скользнул в спальню и поцеловал сладко спящую Плотникову — от нее пахло теплом тела, чуть духами и совсем чуть-чуть сексом. В прихожей он оставил записку, надел черные мокасины и вышел в подъезд, придержав осторожно язычок замка.
— Доброй ночи, Михаил Владимирович, — поздоровался с ним водитель, моложавый, коротко стриженный мужчина лет под сорок, с по-военному ровной спиной, и распахнул заднюю дверь «мерседеса».
— Доброй ночи, — отозвался Сергеев, опускаясь на заботливо подогретую кожу подушек.
Едва слышно урча двигателем, «шестисотый» вырулил с тесно заставленного машинами двора и набрал скорость почти мгновенно. Несколько минут — и за окнами замелькал бульвар Леси Украинки, потом — залитый ярким светом ртутных фонарей мост.
Машина вылетела на пустой в этот предрассветный час проспект Бажана и рванулась к Бориспольской трассе на скорости под двести. Один раз из темноты вынырнул гаишный патруль, но водитель протянул руку под приборную доску и «мерседес» замигал, как новогодняя елка проблесковыми маяками. Фигура со светящимся жезлом в руках шарахнулась обратно, от проезжей части к припаркованной на тротуаре машине.
На круге развязки водитель притормозил, заранее включил мигалки перед будкой поста и полетел птицей по ухоженной трехрядке, вдавив педаль в пол до срабатывания ограничителя. Ночная дорога стелилась под капот, словно серое одеяло, простроченное белым пунктиром разметки. Водитель безжалостно сгонял дальним светом замешкавшиеся в третьем ряду одинокие машины.