Ничто

Будь это не Оле и не будь его идея грандиозной, мы бы все на него реально разозлились. Потому что, пока он ходил и размышлял, мы снова обратили внимание на Пьера Антона, оравшего с верхушки сливового дерева.

— Люди ходят в школу, чтобы устроиться на работу, и работают, чтобы от нее отдохнуть. Так почему бы не отдыхать с самого начала? — прокричал он, плюнув в нас сливовой косточкой.

Куча смысла словно вся сжалась, слегка лишившись смысла, и это было невыносимо.

— А ты подожди чуть-чуть, и увидишь! — во всю мочь завопила я и вынуждена была отскочить в сторону, увертываясь от просвистевшей мимо меня мягкой сливы.

— А ждать-то нечего, — снисходительно прокричал Пьер Антон. — Видеть тем более. Чем дольше ждешь, тем меньше видишь!

Я зажала уши руками и бросилась к школе.

Но там тоже оказалось не супер, так как учителя на нас злились. Они не сомневались, что в исчезновении змеи в формалине виноват наш класс. И как только Хенрик додумался стащить ее сразу после урока биологии?

Мы все должны были оставаться после уроков на час каждый день, пока не скажем, где змея. То есть все за исключением Хенрика, так как его папа был уверен, что он к этому отношения не имеет.

Хенрик-подлиза! Хенрик-подлиза! Кланяйся до низа!

Как же мы проклинали его и с нетерпением ждали дня, когда куча будет готова, Пьер Антон ее увидит и мы сможем обо всем рассказать, чтобы этот жирный лизоблюд Хенрик получил по заслугам.

А пока он расхаживал повсюду и важничал.

Важничал, шкурничал, уродничал.

По крайней мере, до тех пор, пока Большой Ханс не добрался до него и не надрал ему уши, а заодно и щеки, да так, что Хенрик попросил пощады и получил ее, так как его папа все же перестал оставлять всех после уроков.

— Братик Элисы, — наконец выдал Оле, и при этих словах словно порыв ветра пронесся по лесопилке.

Дело шло к вечеру. Все мы сидели у подножия кучи смысла и сразу поняли, что требует Оле. Брат Элисы умер, когда ему было всего два годика. Его похоронили на кладбище, расположенном на холме. Требование Оле означало, что нам придется откопать гробик с братиком Элисы, стащить его с холма и нести всю дорогу до лесопилки и кучи смысла. А еще оно означало, что это придется сделать под покровом ночи, если мы не хотим, чтобы нас обнаружили.

Все посмотрели на Элису.

Возможно, мы надеялись, она скажет что-нибудь такое, что сможет нам помешать.

Элиса ничего не сказала. Ее братик был болен с рождения, и до самой его смерти родители только о нем и заботились, а Элиса была предоставлена сама себе, получала плохие оценки, стала считаться для нас плохой компанией и в конце концов переехала к бабушке с дедушкой. Полгода назад братик умер, и Элиса вернулась домой. Мне кажется, она не очень переживала из-за братика. И не думаю, что особо переживала из-за того, что его придется поместить на вершину кучи смысла. По-моему, она просто больше боялась родителей, чем всех нас, и поэтому после долгого молчания произнесла:

— Мы этого сделать не можем.

— Конечно, можем, — сказал Оле.

— Нет, такое делать нельзя. — Элиса наморщила лоб.

— Да наплевать, можно или нельзя. Сделаем, и все тут.

— Это святотатство, — вмешался Благочестивый Кай и в итоге стал возражать больше, чем сама Элиса. — Мы навлечем на себя Божье наказание, — объяснил он. — Мертвые должны покоиться с миром.

Мир. Больше мира. Покойся с миром.

Возражения Благочестивого Кая были напрасны.

— Нужны шестеро, — заявил Оле как ни в чем не бывало. — Четверо будут копать по очереди, двое — стоять на стреме.

Мы посмотрели друг на друга: добровольцев не оказалось.

— Бросим жребий, — сказал Оле.

Как бросать жребий, обсуждали долго. В конце концов все согласились тянуть карты: кому достанутся четыре самые старшие, отправятся на кладбище. Да, выбрать жребием нужно было только четверых, так как Оле и Элисе придется пойти в любом случае.

Я предложила сбегать домой за колодой, но было уже поздно, жребий решили тянуть завтра и тем же вечером все и провернуть. Если только не пойдет дождь.

Мне всегда нравилось играть в карты, и у меня были разные колоды. Поужинав, я пошла к себе в комнату, закрыла дверь и достала их все.

У меня были классические карты с сине-красными узорами, но их я брать не собиралась. Еще имелись миниатюрные колоды, но они тоже не подходили. Я не хотела брать ни с лошадиными головами на рубашке, ни с клоунами, ни те, на которых валеты с королями походили на арабских султанов. В конце концов подходящая колода нашлась: рубашка этих карт была черной с тонкой золотой окантовкой, которая сияла в первозданном виде, так как я почти в них не играла. Вот эти в самый раз.

Я убрала остальные колоды на место и, разложив карты с золотой окантовкой на письменном столе, долго изучала каждую. Было в них что-то зловещее: не только в картах с фигурами дамы, напоминавшей ведьму, или короля с пронзительным взглядом, не только в чересчур черных пиках и похожих на когти трефах, но и в сине-красных бубнах и червах, которые заставляли меня думать о том, о чем я думать совсем не хотела.