Ничто и глупости

Когда после вечернего моциона он сел в своё любимое кресло, то сильно задумался, даже не задумался, а впал во вселенную мыслей. Как-то даже запутался там, увяз и долгое время (с часа два) не мог выбраться оттудова. Потом всё-таки вышел; пошёл заваривать чай с плюшками. Некоторое время обычным взглядом смотрел на огонь и незаметно для самого себя возвысился. Стал выдумывать глупости, но как-то всё происходило так, что простые фантазии удавались в реальности. Ну, то есть Фёдор Сергеевич мог как бы действовать своей фантазией за рамками самой фантазии и даже за рамками действительности. Так и покатилось…

Сперва Набоков воспылал любовию к груде камней, валяющихся отбитыми от цельного полотна асфальта. Именно испытал глубочайшее чувство нежности и остро-губительное желание стать с ними одним целым. Но смог перебороть.

Ещё немножко возвысился…

Дальше зардел лицом, когда смотрел на ясный месяц. Вожделение изнемогало в его пожилом тельце; Фёдор Сергеевич погрустнел от дальности, разнимающей их бесконечную любовь – жёлто-магического месяца и заворожившегося старичка, – которая могла быть, если бы…

… совсем уж вырос Набоков…

… Передвигался аккуратно, чтобы не проткнуть вселенную, и достаточно осоловевшими глазами наблюдал будущее развитие событий: подкрался к откровенной Земле, набухающей от собственной юности и невозможности контролировать свои желания, притронулся шершавым пальчиком – планета пискнула – и дрогнул во взгляде, низвергнулся во времени, перевалил старость. Бешено задвигался, кряхтя от некоторых болей и от задыхающегося нутра. Стянул брюки, согнулся чуть-чуть в коленях, вошёл. Земля заярчилась голубо-зелёными цветами, раскрылась и пёстро приняла старичка. Его член проминал мякоть её женственности. Планета дрыгалась, постанывала, сопела вулканчиками. Набоков разошёлся и углублялся во весь размер, отчего планета смешивала непостижимо свои известные цвета и превращалась в нечто новое, вертелась. Теперь её географические особенности стёрлись о сексуальное влечение к человеку. Он её ебал… Фёдор Сергеевич разбрызгался по всему пространству. С оттяжкой поводил меж глубинных океанских впадин и заправил в брюки, подтянул ремень.

Месиво Земли выглядело похотливо, солнце ярче горело на планетку. Но потом голубой и зелёный встали на свои места. А семя по инерции улетело к Венере.

Набоков опять снизился к собственной квартирке и ахнул: «Батюшки! Выкипел!» Действительно, чайник выпустил пара на всю двухметровую кухоньку. В скорости старичок попытался приподнять зачем-то крышку и ошпарился раскалённым железом, откинул на стол – крышка захохотала.

Вскоре пил чаёк с плюшками и напевал песенку на охолодевшем ночном балкончике:

«Разрастусь, как славный пир,

Поебу зелёный мир».