– Тогда зачем он тебе: убили и убили. Пускай другие этим занимаются: у нас и своих дел невпроворот. А нераскрытых убийств нет, спасибо тебе и всему твоему отделу… то есть твоему бывшему отделу. – Алексей Иванович снова провел ладонью по влажному лбу. – Все-таки рано ты вчера улизнул от нас. Мы же еще песни пели… В банде была Мурка, звали ее Баба… Как-то так. Мы с тестем пели, а теща с моей женой пальцами у виска крутили. Хорошо посидели… А ты беседами занимался. А вообще, соседка сегодня доложила, что почти не помнит вчерашнего разговора, но какой-то забытый ею вчера факт вертится у нее в голове. Лидия даже сказала, что только сейчас поняла, как это важно для следствия.
Полковник открыл портфельчик и достал из него плоскую бутылочку.
– Не знаю даже, зачем я вообще сегодня сюда приехал. Мог бы и по телефону с тобой. – Жаворонков показал глазами на плоскую бутылочку. – М-м?
Гончаров покачал головой, и начальник РУВД, убрав бутылку обратно в портфельчик, продолжил:
– Но меня мучает один вопрос относительно тебя. Ты объяснить мне можешь, а то который день общаемся и ты молчишь… К нам в РУВД примчалась взбудораженная начальница пресс-центра ГУВД – эта полковник или полковница, на грудь которой даже смотреть страшно, сколько там орденов и медалей висят… то есть не висят, а лежат… Ворвалась ко мне в кабинет, а у меня как раз совещание шло на тему, как с тобой поступать, ведь везде передавали, что ты оказался оборотнем в погонах и при этом убил какую-то женщину в Омске… Стрелял при этом в сотрудников полиции… Как на такое можно реагировать?
– Ни в кого я не стрелял и не убивал. Просто узнал, что в омском изоляторе без суда и без предъявления обвинения содержится наш земляк – заслуженный человек, профессор, отмеченный государственными наградами… Вы ведь понимаете, что его не могли в СИЗО отправлять как заслуженного человека, работавшего по закрытым тематикам, наконец, как пожилого, имеющего хронические заболевания… Тем более что и брали его не наши местные сотрудники, а омские, которые должны были согласовать свои действия с руководством нашего ГУВД… Я нашел свидетельницу, которая знала всю подоплеку событий, полетел к ней в Омск, но опоздал… Пришел к ней и обнаружил ее убитой, а рядом с ней увидел киллера. Второй страховал его на площадке… Чудом удалось уйти – благо, что второй этаж был. Вслед мне стреляли… А потом пошла информация, что киллер – это я. Но омские ребята разобрались во всем. Правда, киллеров живыми взять не удалось…
– Я понял теперь, почему вместо меня по ящику выступил Витя Корнеев. Так ты думаешь, это он дал санкцию на арест этого профессора?
Гончаров кивнул:
– Кроме него некому, тем более что он лично знаком с некоторыми фигурантами.
– Трудно поверить, чтобы Виктор Николаевич на такое пошел…
– А мне другое непонятно: когда-то я был для вас просто Игорешей, им и остался, а Витек Корнеев, с которым я делил кабинет, стал вдруг многоуважаемым Виктором Николаевичем. Почему-то никого не удивляет, что у генерала полиции в собственности «БМВ-8», которая стоит больше ста его месячных зарплат, загородный дом ценой в десять таких «восьмерок»…
– Так у его жены есть какой-то бизнес.
– И тесть в Генеральной прокуратуре, и еще кто-то в суде… Алексей Иванович, бизнес его жены – сдача в аренду торговых площадей, которые неизвестно как у нее появились.
– Но это их личная жизнь.
– У генерала полиции не может быть личной жизни, он должен быть прозрачнее стекла, к которому ничего не прилипает. Коля Грицай его не любил, но терпел, но потом, когда Коля погиб…
– Витя тогда уже был в городском управлении, и, когда поднялся там, он взял к себе секретарем жену Николая, – напомнил Жаворонков, – теперь его сын у нас практикантом.
Гончаров снова кивнул:
– Она знает про него многое, может быть, даже все знает, недавно проговорилась мне, что Виктор Николаевич – очень непростой человек, мягко говоря. Она именно так и выразилась: «Мягко говоря». Но она никогда никому ничего не расскажет.