Пино поднялась, ладони ее были влажны. «Это от слабости». Ужас снова охватил ее. Она направилась к окну поднять жалюзи: ей захотелось сесть у туалетного столика и привести в порядок свои слишком жесткие волосы. Она любила свой туалетный столик и, глядя в зеркало, обычно успокаивалась. Проходя мимо, Пино увидела, что в одном из серебряных подсвечников, украшавших столик, не хватает свечи, и вспомнила о случившемся две ночи назад. Перед ней возникла ее золовка, этот негодный заморыш: бескровное лицо с веснушками на носу, зеленоватые глаза, побелевшие от злости… В ту ночь девчонка на минуту скинула маску и показала, какая она есть на самом деле: гордячка и злюка.
Шлепая комнатными туфлями, Пино подошла к окну и подняла жалюзи. За стеклами сиял знойный день. От резкого света она сощурила заспанные глаза, потом посмотрела вниз. На скамейке под зонтом кто-то покачивался. Она узнала полные, круглые ноги Онесты и загорелые ноги Марты в белых сандалиях, истрепанных на каменистых тропинках, ее юбку, беспечно задранную до колен. Внезапно увидев золовку и тетку вдвоем, Пино почувствовала, что против нее создается заговор.
Сердце снова неприятно заколотилось в груди. Она была уверена, что разговор шел о ней. Марта нашептывает родственникам ядовитые сплетни, и все в доме станут врагами Пино. Дура она была, что раньше не подумала об этом. Ей казалось, что она слышит ненавистный голос девчонки: «Пино? Не обращайте на нее внимания. Она из простых — дочь прислуги. Зовет доктора дона Хуана крестным, но это совсем не так, он мой крестный… Она надевает драгоценности моей матери, когда ей вздумается. У самой-то ничего нет. Она служанка, может, только чуть повоспитаннее, потому что ее матери посчастливилось стать экономкой в доме дона Хуана. Смейтесь над ней, она этого не поймет, она ведь такая дура. Вчера, когда она пролила чай и Матильда сказала, что это не важно и посмеялась над ней, она даже не заметила. Мы с ней видеть друг друга не можем. Как только я приехала из интерната, я с первого взгляда стала презирать ее. Да, я презираю ее. Она говорила мне о своих поклонниках и женихах, а я и не слушала. Она говорила о своих надеждах, а мне это было нисколечко не интересно. Тогда она о многом мечтала. Она только что вышла замуж и думала, что матери моих подруг примут ее с распростертыми объятиями; она даже взялась бы вязать джемпера для солдат, лишь бы быть с этими дамами. Потом она стала поливать их грязью, но я-то знаю почему, — у нее ничего не вышло… Все лето она видела, как я езжу с моими подругами на прогулки, смеюсь, возвращаюсь усталая, счастливая, а она сидела дома одна. Как-то я спросила ее — просто, чтобы посмеяться, мне хотелось услышать ее ответ: „У тебя нет подруг, Пино?“ Посмотрели бы вы, что с ней стало! Не обращайте на нее внимания. Здесь ее никто не защищает, только доктор дон Хуан, он приезжает по воскресеньям пообедать и провести с нами вечер. Хосе по ночам уходит от нее»…
Да, казалось, Пино слышит все это, и только богу известно, как она в эти минуты ненавидела Марту. Марту и все вокруг. Все, что омрачало ее жизнь. Проклятую Тересу…
Пино так задумалась, что не слыхала, как в дверь постучали. В спальню вошла Висента и остановилась, глядя на нее.
Накануне гости нашли Висенту очень живописной. Она была деревенской женщиной, с грубыми малоподвижными чертами и жесткими глазами, пронзительный взгляд которых не вязался с туповатым выражением лица. Сейчас эти глаза, прищурившись, смотрели на Пино. Несколько секунд она стояла у двери, сложив руки так, будто вытирала их о несуществующий передник. В ярком свете, льющемся из окна, лицо Пино казалось сероватым. Ногти одной руки впивались в ладонь другой. Висента видела это. У нее была черствая душа. Чужое страдание оживляло ее, как благотворный дождь. Ее темное лицо разгладилось от злорадной улыбки, но лишь на несколько секунд. Внезапно она похолодела, будто в чертах Пино ей привиделся мертвый оскал черепа. Все тело Висенты содрогнулось, точно по нему пробежал электрический ток. Она шагнула вперед.
Пино резко обернулась к ней.
Обе женщины в упор смотрели друг на друга. Висента была спокойна, только толстые губы землистого цвета побледнели больше обычного. Пино глядела испуганно, положив руку на грудь, где билось ее недоброе сердце.
Вызывающе скривив губы, Пино прошла мимо Висенты. Она распахнула двери спальни, пересекла коридор и быстро, сердито вошла в комнату Тересы. Понятно, пора делать инъекцию.
Висента последовала за ней. Раздался ее голос, жесткий, с придыханием:
— Поосторожнее, не сделайте ей больно!
В ее словах слышалось скрытое приказание, затаенная угроза.
Время, когда мадридские родственники жили в усадьбе, впоследствии вспоминалось Марте как нечто туманное и необычное. А сама она в этом тумане нетерпеливо перебегала от одного гостя к другому.