Нидерланды. Каприз истории

Вопрос получил политическую окраску, когда умеренные пасторы в своей петиции — «Ремонстрации», — направленной Штатам Голландии, призвали к большей гибкости и толерантности. Ортодоксальные пасторы в «контрремонстрации» потребовали неукоснительно следовать единственному, по их мнению, верному учению. Штаты Голландии под руководством ван Олденбарневелта сделали выбор в пользу толерантности. Статхаудер Мауриц после долгих колебаний выбрал противоположную точку зрения, открыто посетив летом 1617 году в Гааге богослужение контрремонстрантов. Реакция Штатов Голландии была исключительно резкой: было заявлено, что каждая провинция считает себя в праве самостоятельно решать политические и религиозные вопросы. В результате всего этого два выдающихся и наиболее успешных лидера Республики оказались по разные стороны баррикад.

Конфликт разрастался, в некоторых городах была создана милиция, чтобы противостоять Маурицу, и в конце концов Генеральные штаты решили созвать национальный синод, чтобы урегулировать вопрос. Этот синод, проходивший в Дордрехте, после двух месяцев заседаний, в январе 1619 года, изгнал из собрания умеренных ремонстрантов, составил символ веры в строго кальвинистском духе — нам еще вдалбливали его в школе — и принял решение о новом переводе Библии на народный язык, чтобы иметь самый чистый источник веры. Этот «перевод Генеральных штатов», получивший в некоторых кругах почти сакральное значение, сыграл позднее важную роль в формировании единого нидерландского языка. Впрочем, свобода совести признавалась. Впоследствии контрремонстранты сцепились уже между собой: «Начинается ли предопределение Божие до того, как Ева вкусила от яблока, или только после того?»

Последовала и человеческая драма. Престарелый Великий пенсионарий Йохан ван Олденбарневелт был арестован, судим за государственную измену и осужден на смертную казнь. На следующий же день, 12 мая 1619 года, он был обезглавлен на площади Бин-ненхоф в Гааге. Это было не что иное, как переворот, ибо Мауриц, низвергая Великого пенсионария, хотел установить единоличную власть. Мауриц до последнего надеялся, что ван Олденбарневелт будет просить о помиловании, но его старый союзник и советник от этого отказался.

Опираясь на трость — в нидерландских коллекциях находятся не менее четырех «подлинных» экземпляров, — Олденбарневелт взошел на эшафот. Его последние, обращенные к слуге слова были словами опытного, рассудительного управляющего, который ставит точку в конце скучного документа: «Покороче, покороче».

4. Как горящая солома

«Прекрасная белокурая девушка проезжает мимо на старом велосипеде, подъем на мост довольно крутой, и ей приходится сильнее нажимать на педали, — отметил венгерский писатель Дьёрдь Конрад летом 1999 года, сидя в открытом амстердамском кафе. — Полногрудая крепкая женщина невозмутимо катит мимо. С ней ее близнецы, один ребенок сидит на велосипеде спереди, а другой сзади. Девочка лет десяти стоит на багажнике велосипеда, держась за плечи отца; теперь она выше его, она приплясывает и складывает из пальцев букву V».

То, что нидерландцы поголовно ездят на велосипедах, связано с географией страны и города: ровные дороги, узкие улицы, почти полное отсутствие крутых подъемов и холмов. Но Конрад обнаруживает за подобным пристрастием определенную философию. «Это полезно для здоровья, дешево, не загрязняет окружающую среду. Все транспортные средства равноценны, кстати, и люди тоже. Здесь можно переходить на красный свет, к “правилам преимущества” относятся гибко, и никому не приходит в голову нестись по улице как сумасшедший. Не обязательно всегда придерживаться общепринятых правил, достаточно взаимопонимания, пока участники дорожного движения сохраняют довольно благоразумия, чтобы обращать внимание друг на друга».

То, что здесь наблюдал Конрад, — я специально пишу в прошедшем времени, так как этот феномен постепенно исчезает, — было классическим нидерландским отношением к законам и правилам, которое определяется словом gedoge (терпимость, вплоть до попустительства). Это гибкая система неписаных правил, основанная на понятиях «давать» и «брать», используемая согражданами между собой, но характерная также для отношений между гражданином и государством, система, существование которой возможно при условии признания всеми лежащих глубже ценностей. Она может действовать только в обществе, где есть полное согласие — часто даже несформулированное — по поводу этой системы ценности и, кроме того, где каждого можно в разумной мере призвать к ответу за возможные нарушения. Другими словами: в стране достаточно закрытых провинциальных городов.